Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

После этого прекрасная дама вновь взяла иглу в руки и собиралась вернуться к работе, но тут вошел Лизандр, вновь стукнул древком в пол и возвестил:

— Три часа.

Княжна молча встала и вышла из залы; за занавесом поднялась суматоха, вскоре опустела и вторая часть помещения. Сергий ненадолго задержался.

— Расскажите мне, как ваши дела, — попросила Лаэль, протягивая ему руку.

Он ласково поцеловал ее ладонь и ответил:

— Надо мной по-прежнему нависают темные тучи, но вера моя неколебима, а значит, они рассеются; пока же, милый дружок, жизнь не беспросветна, ведь ты меня любишь.

— Да, я люблю тебя, — отвечала она с детским простодушием.

— Братия выбрала нового игумена, — продолжал он.

— Надеюсь, человека достойного.

— Главным аргументом в его пользу стало то, с каким неистовством он порицал меня. Однако Господь благ. Император, патриарх и княжна Ирина неколебимы. При таком противостоянии игумен не сможет изгнать меня слишком поспешно. Я не боюсь. Я и далее буду поступать по велению своей совести. Время и терпение — добрые ангелы для тех, над кем тяготеет неправое обвинение. Но когда преступление состоит в том, чтобы спасти твою жизнь, — дружок мой, моя душа! Этот уголек не перестанет тлеть никогда!

— А что Нило?

— Ему предоставлены достаточные удобства.

— Как только я смогу выходить, я немедленно с ним повидаюсь.

— Его темница в Синегионе неплохо обставлена. Начальник стражи получил прямые указания от императора: следить, чтобы Нило не причинили никакого вреда. Я видел его позавчера. Он не понимает, почему заключен в тюрьму, однако ведет себя смирно. Я передал ему инструменты, время он коротает за тем, что мастерит предметы, которые в ходу у него в стране, — в основном оружие для войны и охоты. Стены его темницы увешаны луками, стрелами и копьями формы столь причудливой, что снаружи постоянно толпятся любопытные. Публика благоволит ему не менее, чем Тамерлану, царю львов.

— Полагаю, речь идет об очень благородном льве.

Уловив ее шутку, Сергий продолжал:

— Ты совершенно права, мой маленький друг. Он, в частности, смастерил сеть из крепкой нити, с тысячей ячеек. «Для чего она?» — поинтересовался я. Он жестами показал мне следующее: «В моей стране с такой охотятся на львов». — «Как?» — спросил я. Он показал мне два свинцовых грузила, привязанных к углам сети. Взял эти грузила в руки. «Зверь перед тобой, вот он бросился на тебя, нужно ее бросить, вот так». И он особым образом подкинул грузила в воздух, сеть полетела вперед и вверх. Нити разматывались в воздухе, будто желтый туман, и я видел результат: животное попало в сеть и запуталось в ней. А наш смельчак продолжал показывать свой немой спектакль. Он сдвинулся в сторону, куда лев не прыгнет, выхватил меч и принялся колоть снова и снова — победоносное выражение его лица явственно говорило: «Вот, теперь он мертв!» Сейчас он занят другой поделкой, не менее для него занятной. Торговец слоновой костью прислал ему бивень, он вырезает на нем историю некой военной кампании. Воины выходят в поход, на следующем рисунке изображена битва, град летящих стрел, воздетые щиты, натянутые луки, целый лес копий. Нило двигается от широкого основания к кончику. Там будет изображена победа, возвращение с пленными и богатейшей добычей… Да, о нем заботятся, но он постоянно спрашивает меня о своем господине, индийском князе. Где он? Когда вернется? Для того чтобы задать эти вопросы, ему не нужно слов. В глазах его отражается душа. Я повторяю: князь погиб. Он качает головой: «Нет, нет!» — и, описав руками круг в воздухе, прижимает их к груди, будто бы говоря: «Нет, он просто странствует, он вернется ко мне».

Сергий так увлекся рассказом, что не смотрел на свою слушательницу; к действительности его вернуло сдавленное рыдание. Нагнувшись к ее руке, он принялся ласкать ее пальцы нежнее прежнего, однако боялся взглянуть Лаэль в лицо. Когда наконец рыдания стихли, он встал и смущенно произнес:

— Ах, дружок, ты же сможешь простить меня?

Сказано это было так, будто он совершил проступок, не заслуживающий ни малейшего снисхождения.

— Бедный Сергий, — произнесла она. — Это я должна думать о тебе, а не ты обо мне.

Он сделал попытку приободриться:

— Я поступил глупо. В дальнейшем буду осмотрительнее. Твое прощение — лучший дар, который я могу забрать с собой… Княжна направляется в Святую Софию, возможно, я ей понадоблюсь. Но завтра… а до завтра — прощай.

На сей раз он нагнулся и поцеловал ее в лоб; в следующий миг она осталась одна.

Дворец Юлиана был единственной постройкой, украшавшей большую квадратную площадь у берега моря к юго-востоку от того, что сегодня зовется Колонной Константина; подобно прочим царским дворцам, он представлял собой нагромождение зданий разных форм и стилей, но при этом достаточно красивых и величественных. Вокруг раскинулся сад. Основатель дворца, желавший обзавестись гаванью для своих галер и малых судов, выкопал гавань внутри городской стены и заполнил ее чистой водой Мраморного моря; впоследствии, по прихоти его монаршей воли, стену ломали и дальше, в результате образовался порт Юлиана.

Граф Корти обнаружил, что дворец хорошо сохранился и внутри, и снаружи. Сам он не собирался скрываться, однако свиту его следовало держать подальше от досужих глаз, и более подходящего места для этого найти в столице было трудно.

Он вышел через парадный вход и, миновав небольшой сад, оказался у лестницы, огороженной массивными перилами. Лестница вела на просторную вымощенную площадку, откуда, глядя вспять и вверх, можно было увидеть две огромные колонны-пьедестала, на которых стояли статуи, впереди же простиралась внутренняя гавань — водная гладь, на которой стояла его галера, белая и легкая, точно чайка. Стоит окликнуть вахтенного на палубе, и шлюпка тут же доставит его на борт. Новое обиталище пришлось графу по душе.

Предоставленная в его распоряжение часть дворца находилась в южном крыле, и, хотя он нанял много искусных ремесленников, им понадобилось более недели, чтобы переделать покои по его вкусу и благоустроить его скакунов; следует заметить по ходу дела, что граф перенял многие привычки турок-кочевников, а потому коня, который, возможно, понесет его на поле битвы, числил среди наипервейших своих друзей. Постоянно держа в уме то задание, которое поручил ему повелитель, он без всяческих понуканий придал своему жилищу характер постоянства, а вместе с ним и роскоши.

При всей своей занятости граф нашел время осмотреть Ипподром, прогуляться по Буколеону и вокруг Святой Софии. Из высокой надстройки над своим дворцом он глядел на город, раскинувшийся к западу и юго-западу, осознавая, как сильно ему хочется поближе познакомиться со скрытыми дымкой бесконечными рядами холмов, на которых там и тут красовались дома и церкви.