Эрнст Гофман - Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

С этими словами Винченцо Сбиокка обнял удивленного Бальтазара и сел в экипаж, который тотчас же быстро уехал.

– Ну, не прав ли я, – сказал себе Бальтазар, – что этот проклятый Циннобер заколдовал и морочит людей?

В эту минуту мимо пробежал какой-то юноша, он был бледен, расстроен, лицо его выражало безумие и отчаяние. Бальтазару сделалось тяжело на сердце. Ему показалось, что он узнал в юноше одного из своих друзей и скорее бросился за ним в лес.

Не прошел он и двадцати шагов, как увидел референдария Пульхера, который стоял перед большим деревом и говорил, обратив свои взоры к небу: «Нет, я больше не могу вынести этого позора! Все надежды мои разбиты! Все помышления обращены к могиле. Прощай, жизнь, прощай, свет, надежды, прости, любовь…»

Тут референдарий в отчаянии вынул из кармана пистолет и приставил его себе ко лбу.

Бальтазар подбежал к нему с быстротою молнии, выхватил у него из руки пистолет и воскликнул:

– Пульхер, ради Бога, скажи, что с тобой? Что ты делаешь?!

Референдарий некоторое время не мог придти в себя. В полубесчувственном состоянии опустился он на землю. Бальтазар подсел к нему и говорил все утешительные слова, какие только мог выдумать, не зная причины отчаяния Пульхера.

Сто раз спрашивал Бальтазар, что случилось с референдарием такого ужасного, чтобы внушить ему страшную мысль о самоубийстве. Наконец Пульхер глубоко вздохнул и начал:

– Ты знаешь, милый друг Бальтазар, мое стесненное положение, знаешь, что я возлагал все свои надежды на место тайного экспедитора, открывшееся при министре иностранных дел; ты знаешь, с каким прилежанием и рвением я к нему приготовлялся. Я представил письменную работу, которая, как узнал я к своей великой радости, имела полный успех у министра. С какой уверенностью шел я сегодня утром на устный экзамен! Я нашел в комнате маленького уродливого малого, которого ты, вероятно, знаешь под именем Циннобера. Посольский советник, который должен был меня экзаменовать, приветливо встретил меня и сказал, что на то самое место, которое желаю получить я, явился также и господин Циннобер. Поэтому он будет экзаменовать нас обоих. Тут он тихонько шепнул мне на ухо: «Вам нечего бояться вашего соперника, любезный референдарий, письменные работы, которые представил маленький Циниобер, ужасны».

Начался экзамен. Я ответил на все вопросы посольского советника. Циннобер не знал ничего, ровно ничего. Вместо того чтобы отвечать, он скрипел и квакал что-то такое невнятное, чего никто не мог разобрать, он неприлично болтал своими ножками так, что раза два упал с высокого стула, и я должен был его поднимать. Сердце мое трепетало от радости, я принимал за горчайшую иронию те приветливые взгляды, которые бросал на карлика посольский советник. Экзамен кончился. Кто опишет мой ужас? Мне казалось, что молния пригвоздила меня к земле, когда советник обнял карлика и сказал ему: «Чудный человек! Какие знания! Какая проницательность!» Затем он обратился ко мне, говоря: «Вы обманули мои ожидания, господин референдарий. Вы ровно ничего не знаете и, к тому же, прошу вас не сердиться, но я должен сказать, что ваше поведение на экзамене противоречит всяким приличиям! Ведь вы не могли удержаться на стуле, вы падали с него, и господин Циннобер должен был вас поднимать. Лица, принадлежащие к дипломатии, должны быть очень сдержанны и просвещенны. Прощайте, господин референдарий». Я принял все это за какую-то странную игру и отправился к министру. Он велел сказать мне, что удивляется, как я осмеливаюсь еще утруждать его своим посещением, если намерен вести себя вроде того, как во время экзамена; он все уже знал! Место, которого я ожидал, уже было отдано господину Цинноберу! Так отняла у меня всякую надежду какая-то адская сила, и я хочу добровольно расстаться с жизнью, которая подпала под власть непонятного, темного рока! Оставь меня!

– Никогда! – воскликнул Бальтазар. – Выслушай меня прежде!

Тут он рассказал все, что знал про Циннобера, начиная с его первого появления близ ворот Кэренеса, о том, что происходило у него с карликом в доме Моша Тэрпина, и что узнал он только что от Винченцо Сбиокка.

– Слишком ясно, – сказал он, – что во всех действиях этого несчастного уродца есть что-то таинственное, и поверь, друг Пульхер, что если в деле замешаны какие-нибудь адские чары, то нужно только бороться с ними посредством твердого разума, и победа несомненна, если иметь достаточно мужества. Поэтому не торопись, не нужно делать слишком быстрых заключений. Будем вместе бороться против этого колдуна!

– Колдун, – в восторге воскликнул референдарий, – да, колдун, этот карлик – проклятый колдун! Но, Бальтазар, что же такое с нами? Или мы бредим? Колдуны, волшебство… Но ведь с этим всем давно уж покончено. Ведь уже много лет тому назад князь Пафнутий Великий ввел просвещение и изгнал из страны всякую небывальщину и все непонятное, а эта нежелательная контрабанда все-таки, вероятно, пролезла в страну! Черт возьми, да ведь об этом следует сейчас же заявить в полицию и таможенным чиновникам! Но нет, нет, только одно людское безумие или, как опасаюсь я, страшное любостяжание есть причина нашего с тобой несчастья. Этот негодный Циннобер, должно быть, страшно богат. Недавно он стоял перед монетным двором, а люди показывали на него пальцами и кричали: «Посмотрите на этого маленького юношу! Ему принадлежит все блестящее золото, которое будет там чеканиться!»

– Довольно, – сказал Бальтазар, – нет, друг референдарий, золото тут не причем, здесь кроется что-то другое. Это правда, что князь Пафнутий ввел просвещение для пользы и благочестия своего народа. Но у нас все-таки осталось много чудесного и непонятного. Я думаю, что удержали несколько прекрасных чудес для домашнего употребления. Так, например, из ничтожных семян все еще вырастают большие прекрасные деревья и даже разнообразнейшие овощи и хлебные растения, которыми мы пичкаем свое тело. Запрещено ли пестрым цветам и насекомым носить на лепестках и крыльях самые блестящие краски и даже самые замысловатые надписи, про которые ни один человек не знает, масляная ли это краска, гуашь или акварель! И никакой черт переписчик не может ни прочесть, ни списать это красивое мелкое письмо! Ого, референдарий! Я скажу тебе, что часто в душе моей происходит нечто очень странное. Я откладываю трубку и хожу взад и вперед по комнате, а какой-то странный голос шепчет мне, что сам я – чудо, и волшебник микрокосм орудует в моем существе, понуждая меня ко всяким безумным выходкам. И тогда, референдарий, я бегу вон и всматриваюсь в природу, и понимаю все, что говорят мне цветы и воды, и меня охватывает небесное блаженство!

– Ты говоришь, как в бреду! – воскликнул Пульхер.