Эрнст Гофман - Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

– Держите его, держите! – восклицает Бальтазар.

Тогда Фабиан и Пульхер схватили карлика и держат его так, что он не может двинуться, а Бальтазар уверенно и осторожно хватает красные волосы, одним движением вырывает их из головы, бежит к камину, бросает их в огонь, они загораются, раздается оглушительный удар, и все точно будто просыпаются от сна. Тогда маленький Циннобер с трудом поднимается с пола и кричит, и требует, чтобы сейчас же схватили и бросили в тюрьму дерзкого нарушителя тишины, который покусился на священную особу первого министра. Но все спрашивают друг у друга:

– Откуда взялся этот коротконожка? Чего хочет этот уродец?

А так как карлик продолжает шуметь, колотить об пол своими ножками и кричать при этом: «Я министр Циннобер, я министр Циннобер! Зеленый Тигр с двадцатью пуговицами!» – то все разражаются отчаянным хохотом. Карлика окружили, мужчины поднимали его и перебрасывали друг другу, как мячик; одна орденская пуговица за другой летит с его тела, он теряет шляпу, шпагу, башмаки. Князь Барзануф выходит из-за экрана и является среди общего шума. Тогда карлик пищит:

– Князь Барзануф! Ваша светлость, спасите вашего министра, вашего любимца! Помогите, помогите, государство в опасности, Зеленый Тигр… Горе, несчастье!

Князь бросает сердитый взор на карлика и быстро направляется к двери. Мош Тэрпин загораживает ему дорогу. Князь хватает его, ведет в угол и говорит ему, гневно сверкая глазами:

– Вы осмелились разыграть глупую комедию перед вашим князем, отцом вашего отечества? Вы приглашаете меня па обручение вашей дочери с моим достойным министром Циннобером, и вместо министра нахожу я здесь безобразного урода, которого вы разодели в блестящее платье! Знаете ли вы, сударь, что эта шутка есть государственная измена, которую я бы строго преследовал, если бы вы не были совсем глупым человеком, достойным сумасшедшего дома. Я отставляю вас от должности генерального директора естественных наук и запрещаю вам всякое дальнейшее изучение в моем погребе! Прощайте!

И он бросился вон из комнаты.

Мош Тэрпин, дрожа от ярости, бросился на карлика, схватил его за длинные всклокоченные волосы и побежал с ним к окну.

– Вон отсюда, – кричал он, – презренный ужасный урод, покрывший меня таким позором и похитивший все мое счастье!

Он хотел выбросить карлика в открытое окошко, но смотритель зоологического кабинета, который тоже был здесь, с быстротой молнии подскочил к нему, схватил карлика и вырвал его из рук Моша Тэрпина.

– Остановитесь, господин профессор, – сказал смотритель, – не посягайте на собственность князя, это не урод, а Mycetes Belzebub, Symia Belzebub, убежавший из музея.

– Symia Belzebub, Symia Belzebub, – раздалось со всех сторон с громким хохотом.

Но едва только смотритель взял карлика на руки и хорошенько к нему присмотрелся, как с неудовольствием воскликнул:

– Что я вижу? Да это не Symia Belzebub, а какой-то гнусный безобразный гном! Фу, фу!

И он бросил карлика посреди зала. Провожаемый громким насмешливым хохотом всего общества карлик, визжа и урча, бросился в дверь, потом на лестницу и побежал домой, незамеченный ни одним из слуг.

В то время как все это происходило в зале, Бальтазар удалился в кабинет, куда, как видел он, унесли бесчувственную Кандиду. Он бросился к ее ногам, прижал к губам ее руки и называл ее самыми нежными именами. Наконец, она очнулась с глубоким вздохом и, увидав Бальтазара, воскликнула в восторге:

– Это ты, наконец, мой возлюбленный Бальтазар! Я чуть не умерла от тоски и любовной муки, и все звучали мне песни соловья, которые источают кровь из сердца пурпурной розы.

Тут она рассказала, забывая все окружающее, как ее опутал какой-то злой отвратительный сон, как ей казалось, что какой-то безобразный урод вселился в ее сердце, и она должна подарить ему свою любовь, потому что не может иначе. Но урод этот умел притворяться, что он имеет вид Бальтазара, когда она очень живо думала о Бальтазаре, она почти знала, что урод не он, но потом ей опять почему-то казалось, что она должна любить урода именно по желанию Бальтазара.

Бальтазар объяснил ей все, насколько было возможно, не смущая ее и без того расстроенное воображение. Затем последовали, как водится у влюбленных, тысячи клятв в вечной любви и верности, причем они обнялись и прижали друг друга к сердцу в порыве величайшей нежности, совсем потонув в блаженстве и восторге небесного счастья.

Мош Тэрпин вошел, ломая руки и жалуясь, а с ним явились Пульхер и Фабиан, которые тщетно старались его утешить.

– Нет, – восклицал Мош Тэрпин, – я совершенно погибший человек! Я более не генеральный директор естественных наук! Конец исследованиям в княжеском погребе, неудовольствие князя… Я надеялся быть кавалером Зеленого Тигра, по крайней мере, с пятью пуговицами… Все погибло! Что скажет его превосходительство, достойный министр Циннобер, когда он услышит, что я принял за него презренного урода Symia Belzebub cauda frehensili! О, Боже мой, на меня падет еще и его ненависть! Аликанте, Аликанте!

– Но, милейший профессор, уважаемый генеральный директор, – утешали его друзья, – вы подумайте только, что министра Циннобера больше нет! Вы совсем его не обидели, безобразный карлик только посредством волшебного дара, полученного им от феи Розабельвэрде, обманул вас так же, как и других!

Тут Бальтазар рассказал, как было дело. Профессор слушал, слушал и, когда Бальтазар кончил, воскликнул:

– Во сне я или наяву?! Ведьмы, волшебники, феи, волшебное зеркало, симпатии… Должен ли я поверить невозможному?!

– Ах, любезный профессор, – вставил Фабиан, – если бы вы некоторое время поносили, как я, сюртук с короткими рукавами и длинным шлейфом, вы бы всему поверили прекраснейшим образом!

– Да! – воскликнул Мош Тэрпин. – Так оно и есть, меня обманывал заколдованный уродец, я уже не стою на ногах, а поднимаюсь к потолку, Проспэр Альпанус поднимает меня, я лечу на бабочке, меня завивает фея Розабельвэрде, надзирательница Розеншён, я буду министром, королем, императором.

Тут он запрыгал по комнате и начал кричать и радоваться так, что все начали бояться за его разум. В конце концов, он, совсем обессиленный, упал в кресло. Тут подошли к нему Бальтазар и Кандида. Они сказали ему, как они глубоко, страстно друг друга любят и не могут жить один без другого, и это было так печально, что Мош Тэрпин действительно немного всплакнул.

– Все, что хотите, дети, – сказал он, рыдая, – женитесь, любите друг друга, голодайте вместе, потому что я не дам Кандиде ни гроша денег.

– Что касается голодания, – с улыбкой сказал Бальтазар, – то я надеюсь доказать завтра господину профессору, что об этом не может быть и речи, потому что мой дядя Проспэр Апьпанус об этом позаботился.