Джакомо Казанова - История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби

Через два дня с ударами колокола Терца Лоренцо поднялся к нам и велел Сорадачи идти вниз, а поскольку он так и не вернулся, я решил, что больше его не увижу. Я написал монаху, чтобы он возобновил работу, но к концу дня появился Лоренцо и привел назад это мерзкое существо. После ухода стражника тот рассказал мне, что секретарь инквизиторов заподозрил его в том, что он предупредил капеллана, поскольку тот не только не появился у посла, но по прибытии в Венецию не привез с собой ни письма, ни подписей. Он сказал, что после этого допроса, когда секретарь должен был удостовериться в его невиновности, его на семь часов поместили в одиночную крошечную камеру, а потом связали во второй раз и в таком виде отвели к секретарю, который требовал, чтобы он сознался в том, что сказал кому-то на Изоле, что священник больше туда не вернется, но он в этом не признался, потому что это было ложью. Наконец секретарь позвонил в колокольчик и велел увести его в мою камеру.

Я с горечью осознал, что, возможно, теперь его надолго оставят в моем обществе. Ночью, пока он спал, я описал отцу Бальби все происшедшее, предварительно вытащив из книги мое предыдущее письмо к нему. Именно тогда я наловчился писать в темноте.

Назавтра, проглотив свой бульон, я решил проверить, подтвердятся ли возникшие у меня подозрения. Я сказал ему, что хочу добавить несколько строк к одному из двух писем, а потом мы снова зашьем их в куртку. Глупец ответил, что это неразумно и опасно, поскольку к нам могут войти как раз в эту минуту и застать с поличным. Теперь я уже не сомневался в его предательстве и настаивал, что мне непременно нужно это сделать. Тогда этот монстр упал на колени и признался, что во время второго посещения внушающего ему ужас секретаря он начал дрожать от страха и почувствовал невыносимую тяжесть в спине, там, где были зашиты письма. Секретарь спросил, что с ним, и он не посмел солгать, тогда секретарь позвонил, Лоренцо развязал его, снял с него куртку, распорол подкладку и вынул письма, которые секретарь сначала прочитал, а потом спрятал в ящик. Секретарь уверил его, что отнеси он эти письма, об этом стало бы известно и его проступок стоил бы ему жизни.

Тогда я сделал вид, что мне плохо, закрыл лицо руками, встал на колени на кровати перед распятием и образом Девы Марии и попросил наказать чудовище, предавшее меня и нарушившее торжественную клятву. Затем я лег, отвернувшись лицом к стене, и набрался терпения, чтобы пролежать так весь день, молча, притворяясь, что не слышу ни плача, ни криков этого негодяя, ни его уверений в раскаянии. Я великолепно справился со своей ролью, ибо замысел комедии уже давно созрел у меня в голове. Ночью я написал отцу Бальби, чтобы он пришел завершить свой труд ровно в девятнадцать часов [86] Четырнадцать часов. , ни минутой раньше или позже, и чтобы работал он не больше четырех часов, и если все пойдет как намечено, ему следует уйти, когда часы пробьют ровно двадцать три часа. Я объяснил, что наша свобода напрямую зависит от его пунктуальности и что бояться ему нечего.

Было двадцать пятое октября, и приближались дни, когда я либо должен был осуществить свой проект, либо навсегда отказаться от него. Государственные инквизиторы и сам секретарь каждый год проводили первые три ноябрьских дня в какой-нибудь деревне на материке. В эти три дня, когда господа отдыхали, Лоренцо напивался по вечерам. Он просыпался с ударами колокола Терца и появлялся в Пьомби очень поздно. Я обнаружил эту закономерность еще год назад. Чтобы побег удался, я должен был из предосторожности назначить его на одну из этих ночей, когда мое исчезновение наверняка будет обнаружено только к полудню. Другая причина этой спешки, заставившая меня принять решение в тот момент, когда я уже не сомневался в вероломстве моего соседа, была достаточно весомой и заслуживает того, чтобы я о ней рассказал отдельно.

Главным утешением для человека, подвергнутого наказанию, служит надежда, что скоро этому наказанию придет конец. Он мечтает об этой счастливой минуте; он утешает себя мыслью, что минута эта не за горами, и готов на все, чтобы узнать, когда именно она настанет. Но никому не ведомо, в какой момент свершится событие, зависящее от воли другого человека, если только этот другой сам об этом не скажет. Однако наказанный, сгорая от нетерпения и страдая от слабости духа, начинает верить в то, что возможно узнать каким-то оккультным путем, когда же придет это время. Он внушает себе, что это должно быть известно Богу, и если Богу угодно, то по воле случая человек узнает, когда же наступит эта минута. Как только любопытный придет к такому заключению, он не замедлит испытать судьбу, хотя, возможно, и не расположен безоговорочно верить всему, что она предвещает. Так полагали те, кто в древности обращался к оракулам, так полагают те, кто сегодня обращается к Каббале, кто пытается найти откровения в библейских стихах или в стихах Вергилия, именно поэтому стали так знамениты sortes Virgilianae [87] Гадания по Вергилию (лат.) . , о которых упоминают многие авторы.

Не зная, каким методом мне воспользоваться, чтобы узнать с помощью Библии, когда же наконец я обрету свободу, я решил прибегнуть к божественной поэме «Неистовый Роланд» мессера Лудовико Ариосто [88] Ариосто Лудовико (1474–1533) — итальянский поэт и драматург. Сюжет поэмы «Неистовый Роланд» («Неистовый Орландо») основан на каролингском эпосе. Ариосто обращается к сюжетам рыцарских романов, в которых повествуется о подвигах рыцарей короля Артура и паладинов императора Карла Великого. , которую я перечитывал сотни раз и которая по-прежнему входила в число моих любимейших книг. Я поклонялся гению ее создателя и считал, что именно он, а не Вергилий, способен предсказать мое счастье.

С мыслью об этом я сформулировал короткий вопрос: мне не терпелось узнать у высшего разума, в существовании которого я не сомневался, в какой из песен Ариосто кроется предсказание того дня, когда я обрету свободу. Затем я построил обратную пирамиду из чисел, представляющих количество слов в моем вопросе, и, вычтя из каждой пары чисел число девять, получил конечный результат — тоже девять; тогда я решил, что ответ заключен в девятой песне. Я воспользовался тем же методом, чтобы узнать, в какой строфе этой песни содержится предсказание, у меня получилось число семь; затем, сгорая от любопытства, чтобы узнать, в каком стихе этой строфы я найду предсказание, я получил число один. С бьющимся от волнения сердцем взял я в руки томик Ариосто и обнаружил, что первый стих седьмой строфы девятой песни звучит так: «Tra il fin d’Ottobre е il capo di Novembre» [89] «Меж концом октября и началом ноября» (ит.) . .