Сиро Алегрия - В большом чуждом мире

— А вот поцелую…

— А не поцелуешь…

Они шутили и боролись — Симона не сдавалась сразу — и все же упали на землю. Над телами шумели златобородые початки, и чистое небо сверкало, любовно склонившись над землей. Хуан, обнимавший многих девушек и в полях и в ущельях, ощутил тот неведомый призыв, который велит мужчине выбрать навсегда одну из всех.

Спускается вечер; листья маиса и темные лица людей выделяются на фоне темнеющего неба. Тень горы стала длинней, накрыла поле; работу надо кончать. Народ расходится, а на площади остаются полный доверху кауро и три высокие горы.

Арфа не умолкает, кто-то поет, всем весело. Не вникая в это умом, люди знают, что победили землю ради общего блага и победили время ради мира и труда.

Теперь нужно собрать и привести скот — чтобы коровы и овцы попаслись на жнивье, а лошадей использовать на молотьбе. Больше всего мечтает об этом Адриан Сантос, старший сын Амаро. У него четыре брата, мал мала меньше, и родители сказали ему, что он уже взрослый. И впрямь, в свои десять или двенадцать лет он хорошо держится в седле и неплохо бросает лассо. Сбор скота для него — одно удовольствие.

Человек пятьдесят индейцев, самых сильных и ловких, направились к Росендо за распоряжениями. Алькальд и рехидоры делят людей на группы, которые прочешут все вокруг, чтобы нигде не остались ни корова, ни осел, ни лошадь. Адриан расстроен — вдруг его не возьмут? А властный голос алькальда называет имена общинников:

— Кайо Сулья.

— Здесь.

— Хуан Медрано.

— Здесь.

— Амадео Ильяс.

— Здесь.

— Артемио Чауки.

— Здесь.

— Антонио Уилька.

— Здесь.

Назвав десять — пятнадцать человек, Росендо заключает:

— Пойдете на склоны Норпы.

Вот он послал людей в лощину Руми, и на гору Пеапья, и к Червяку, и в долину реки Окрос. Одни пойдут пешком, другие поедут верхами — не все умеют ездить по кручам, да и коней не хватает.

Последняя группа отправится на равнину Норпы. Путь туда нелегкий. По всей видимости, Адриан просил напрасно. Его не назвали. И вдруг Росендо говорит:

— Этот паренек, Адриан Сантос, тоже пойдет с вами.

Так вот, мимоходом, словно «этот не считается» — но в том ли дело!

— Здесь! — откликается Адриан.

Адриан обнял бы старика, но увидел, как резко тот взмахнул рукой, словно отогнал его, — и не сдвинулся с места, приучаясь к индейской невозмутимости.

Он с нетерпением ждет нужного часа, а услышав шум в соседнем загоне, выходит и видит, что вся деревня готовится к делу. Освещенные пламенем очагов, женщины стряпают пищу; мужчины седлают копей, скатывают кожаные лассо и завтракают наспех, сзывают лошадей, выкликают названия мест. Росендо и рехидоры тоже здесь, и Артидоро Отеиса, перекинув лассо через плечо, велит Адриану взять себе коня по кличке «Щеголь». Ночь светла, на небе сияет месяц.

Отеиса и Адриан пускаются в путь и, проехав немного, расстаются. Старший советует:

— У Иньяна не заблудись. Дорога идет через Уйюми. Смотри, заблудишься.

— Не заблужусь! — уверенно кричит Адриан и пускает Щеголя вскачь.

Он несется по извилистой тропе, мимо горы Пеапья. Пересекает высохший ручей, минует проход между скалами, оказывается возле холма Такуаль. Ветер треплет его пончо. Кругом слышатся голоса — индейцы перекликаются по пути. Узкие тропки совсем пожелтели в лунном свете.

Адриан едет по склону, усеянному камнями. Ему надо миновать и Большие камни — нагромождение черных скал, где совсем темно, ибо свет туда не проникает. Становится страшно; он вспоминает старые рассказы про то, как в узком темном проходе собираются бесы и призраки. Объезжать долго, другие уже в Норпе, наверное, и он, хлестнув Щеголя, несется по черному туннелю, куда порой проскальзывает слабый луч, где гулко отдастся топот копыт да слышится шум осыпающихся камешков. Вот и склон, тут светлее, но всадник все скачет, пока не вырастает перед ним отвесная круча Иньяна. Дорога огибает пропасть, сужается, идет вниз, и ехать тут надо медленно. Адриан не слезает с коня, и это представляется ему истинным подвигом. Впереди тупик. Добравшись до него, юноша понимает, что выбрал именно ту дорогу, которую Отеиса выбирать не велел. А, черт! Он поворачивает назад, пускает коня идти, куда он хочет, и тот легко находит верный путь. В горах рыдают ночные птицы. Скоро Норпа. Перед юношей возникает каменная стена, и в ней еще один проход. Там он видит следы копыт, которые разветвляются, исчезают, возникают снова, петляют, уходят вбок, — словом, меж кустов и деревьев целый лабиринт отпечатков. Но Щеголь знает дорогу, он — добрый конь. Вот зажурчал ручей, блеснула вода, стало чуть светлей, потом стемнело — это скрылась луна. А вот и заря осветила вершины дальних гор за рекою Окрос, в чужих землях. Когда вершины стали четкими, Адриан доехал до места. Вся группа была уже там, возле своих коней. Кое-кто отпустил узду, и кони мирно пасутся. Несколько лохматых псов трутся о ноги хозяев.

Адриан поздоровался, ему ответили, и никто не спросил, как это он не заблудился, и все ли время ехал верхом, и обогнул ли эти чертовы Большие камни. Но Адриан, как и подобает индейцу, сам ничего не сказал.

— Все тут? — спросил Антонио Уилька, главный в группе.

— Дамьяпа еще нет…

— Нагонит. Ну, поехали!

Вместе с Адрианом их шестнадцать всадников. Они сняли пончо, положили их на седла, и рубахи их белеют, словно утренние облака. Антонио быстро отдает приказания, кони выгибают шею, натягивая удила и рвутся с места.

— Ты, Роберто, поедешь по эту сторону Айяпаты. Увидишь Дамьяна — сразу позовешь, он тебе пособит.

— Ладно…

Роберто отпускает узду, и его гривастый конь несется вскачь. Он уже довольно далеко, и вдруг Артемио Чауки громко кричит:

— Эй, Роберто, вернись…

Роберто возвращается и резко осаживает коня.

— Не справишься ты… — говорит Артемио.

— Да справлюсь!

— Нет, у тебя ведь одна шпора, полконя вперед пойдет…

Все хохочут, первый — сам Роберто, и, подгоняемый его смехом, конь снова скачет к Айяпате, хотя дорога нелегка. Некоторые всадники даже надели поверх штанов еще одни, кожаные, чтобы кусты не искололи.

— Пошутили, и хватит, — ворчит, улыбаясь, Антонио. — Вы трое — по Шанго, вы — по Пуки о, вы — ниже, по склону, вы — вон там… Гнать будете к равнине…

Когда, прокатившись над вершинами, солнце позолотило землю Норпы, там уже собралось немалое стадо,

— Сюда… Сюда… Сюда! — кричали люди, и им вторили скалы.

Лошади здесь не пасутся, трава тут высыхает, а кактусы, колючки и палые листья едят одни коровы.

Люди сгоняли скот весь день. Коровы пытались спрятаться в лесистых ущельях, куда коню не войти, и всадникам приходилось спешиваться, стрелять из пращи или продираться вместе с псом через кустарник, чтобы выгнать какую-нибудь упрямицу. То и дело в воздух взлетали быстрые лассо и опутывали рога самых ленивых.