Георгий Караславов - Избранное. Том первый

— Разбойник! Разбойник!.. Он меня!.. Да разве ж так можно!.. Не хочу его участка… И денег его не хочу!.. Деньги я ему верну! Бедняк я, а верну ему деньги. Пускай подавится! Пускай! — Диню так крутил руками, что чудилось, будто вертятся колеса, а глаза его зловеще блестели. — Обмануть хочет! Меня обмануть! Обмануть бедного человека!.. Да ведь эта землица меня кормила. Без этой землицы я пропал… Меня ограбить… Кусок хлеба у моих детей отнять… Ух, подлец!.. Ну, только попробуй он у меня! Только попробуй!.. Я его проучу, будет помнить Диню Мангалова!..

Услышав крик, старуха вошла в комнату, стала у дверей и удивленно воззрилась на собеседников. Иван спокойно сидел на табурете, и еле заметная усмешка трепетала в уголках его губ. При виде матери он широко улыбнулся, так что зубы его блеснули.

— Что такое? Что случилось? — спросила старуха.

— Да все Георгий Ганчовский! — многозначительным тоном ответил Иван. — Вот отобрал у Диню поле под рис.

— Как так? Разве можно чужое поле?..

— Можно. Ганчовским все можно.

— Да ведь это ж его поле — Мангалова!.. Оно ему от отца досталось.

Диню промолчал. Иван пожал плечами.

— Боже, господи! — крестясь проговорила старуха. — До чего люди докатились… Ни стыда у них, ни страха… Но ведь вы, кажись, компаньоны были?

— Хороши компаньоны! — снова встрепенулся Диню. — Он так все подстроил, чтобы меня объегорить… Но только не взять ему верха! Нашла коса на камень! Я тоже не вчера родился!.. Вот пойду к нему и скажу: «Или верни мне поле, или…»

— Не вернет он тебе поля! — отрезал Иван с нескрываемым удовольствием.

Ему было приятно, что вся эта история так скверно кончилась. «Мама-то, наверное, вообразила, что к нам явился посланец от Ганчовского, — догадался он. — Ну вот, пусть теперь полюбуется. Небось думала: «Пришел с каким-то поручением…» А вышло…»

— Значит, на сходке мне никак не помогут? — умоляюще спросил Диню на прощанье.

Иван сочувственно пожал плечами.

— У тебя дело особое. Вот подашь в суд; выиграешь тяжбу, хорошо, а не выиграешь…

Диню стоял как вкопанный, уперев глаза в пол. Иван смерил его взглядом — щупленький такой, сгорбленный, истощенный работой и нищетой — и ему стало жалко беднягу.

— Если созовут сходку и если одолеем мы Ганчовского, будет польза и тебе, — попытался он подбодрить Диню. — Тогда все увидят, что уж коли он целый выгон хапнул, то чего ему было стесняться с одним полем…

Диню безнадежно затряс головой и ушел. Губы его были крепко сжаты, дикий взгляд устремлен куда-то в пространство…

Иван вернулся в дом и сел рядом с матерью.

— Зверь! Зверь! — повторял он. — Сожрет человека вместе с лохмотьями его и все не нажрется. Все село норовит слопать, крокодил ненасытный… Да разве можно у такого голяка землю отнимать? Ведь в этой земле все его достояние, вся его жизнь, этой землей он семью кормит, бедняга…

Иван бранился, а сам украдкой поглядывал на мать. И не так ему было жалко Мангалче, как хотелось подразнить старуху, потому что в других случаях она ему и слова не давала сказать против Ганчовских.

— Подавать в суд! — продолжал Иван. — Он хочет в суд подавать! А как он подаст? Да хватит ли у него силы судиться?.. Ганчовский будет обрабатывать его землю, попользуется ею, ну а Мангалче — если проживет еще лет двадцать, может и увидит конец своей тяжбы…

Старуха словно не слышала. Она неторопливо пряла, ловко навивая нить на веретено, и не отзывалась ни словом. И только когда Иван выговорился, поправила кудель, снова завертела веретено и сказала как бы сама себе:

— Плохие времена… Такое настало, что никому верить нельзя…

И опять умолкла.

Ивану не сиделось на месте. У него чесался язык, не терпелось поскорей разгласить по селу весть о новом мошенничестве Ганчовского. Пусть все видят, как наживается состояние и чего стоит богатство. А люди теперь и без того злы на Ганчовских.

Он прошел в хлев, посмотрел на волов, стряхнул пыль со своих шаровар и быстро ушел со двора.

Сначала Иван зашел в кофейню кредитной кооперации, где народу обычно собиралось больше, чем в других кофейнях, и где каждый вечер посетители обменивались сельскими новостями. Но, неизвестно почему, в тот вечер в кофейне было не людно. В углу, против входа, на своем излюбленном месте сидел дед Илю, отставной унтер-офицер. В другом углу съежился дед Боню Хаджиколюв. Молодежь прозвала его: «дед Боню Контроль». Дело в том, что дед Боню, слушая разговоры, вмешивался в них, только если кому-нибудь из собеседников случалось что-нибудь перепутать. Однажды он несколько раз перебивал Тилю Дрындавелу, так что учитель Манолов в шутку остановил старика:

— Будет тебе, дед Боню. Что это за контроль?

С тех пор за ним так и осталась кличка «Контроль».

Иван думал, что люди от него первого узнают о новом надувательстве Ганчовского, но в кооперативной кофейне уже говорили о земле Мангалова. Видимо, он успел пожаловаться многим, и в конце концов кому-то пришло в голову послать его к Ивану. Никто не сомневался, что Георгий Ганчовский его обманул, но люди не смели громко осуждать обманщика. Они только делали намеки, усмехались, обменивались лукавыми взглядами. Никому не хотелось вылезать вперед. Никто не желал, чтобы его взяли на заметку соглядатаи Ганчовских. Кроме того, вот уже дней десять, как Георгий Ганчовский появился в селе, — он вернулся с курорта на уборку риса. Последние два-три года он сам следил за своими рисовыми плантациями. Вокруг него вертелся какой-то высокий, красивый, хорошо одетый мужчина, но кто это был — компаньон его или помощник, пока что оставалось неясным. С недавнего времени о дочке Ганчовского, воспитаннице французского колледжа в Пловдиве, ходили разные сплетни, поэтому разговор быстро перешел с поля Мангалова на эту девушку.

— А зачем, говоришь, он ездил на Нареченские воды? — с подковыркой спросил Стойко Алтынче, работавший в кофейне подавальщиком. — Туда ведь ездят от нервов лечиться.

— Девчонку свою возил, — с охотой ответил Генчо Новина. — Оступилась она, потом хотела не то вешаться, не то травиться, не могу сказать в точности, но только дело нечисто было… Любовь…

— Да какая может быть любовь — ведь она еще совсем молоденькая! — вопросил с притворной наивностью Ангел Мачков, игриво подмигнув.

— Молоденькие-то как раз и поддаются на обман, — ввернул будто невзначай Алтынче и погладил себя по подбородку.

— А которая большая выросла, та уж в разум вошла — не проведешь, — сказал в заключение дед Илю серьезным тоном и затянулся трубкой.

— Какая любовь, с кем? — опросил Мачков, лукаво ухмыльнувшись.

— С одним учеником коммерческой гимназии, — ответил Генчо.

— Ага! — одобрительно кивнул головой Стойко. — Купец что надо будет, коли так здорово рассчитал.