Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Спасибо тебе, Рыжий, – ответил Клод. – Вино осталось?

– Мы нашли еще вина и колбасу.

– Хорошо, – кивнул Клод. Черная задница навалилась и на него.

– Мы направимся в большой город после того, как колонна пройдет мимо. До него чуть больше мили.

– Я там бывал, – ответил Клод. – Хороший город.

– Сегодня нам воевать уже не придется.

– Значит, повоюем завтра.

– Может, и завтра не придется.

– Может.

– Не унывай.

– Заткнись. Я не унываю.

– Хорошо, – кивнул Рыжий. – Возьми эту бутылку и колбасу, а я простирну твою форму.

– Спасибо тебе большое, – ответил Клод.

Мы разделили вино и колбасу пополам, и ни один из нас не был рад своей доле.

В этом доме все было очень странным. Лифт, разумеется, не работал. Стальная шахта, по которой кабина скользила вверх и вниз, погнулась, вылетело и несколько мраморных ступеней в шести лестничных пролетах, поэтому подниматься приходилось осторожно, дабы не провалиться. Некоторые двери открывались в комнаты, которых более не существовало, и, открыв крепкую, в идеальном состоянии дверь, человек рисковал сделать следующий шаг уже в пустоту: находящуюся за дверью часть дома на этом этаже и на трех нижних разнесло в щепки прямыми попаданиями артиллерийских снарядов. Но при этом на двух верхних этажах остались нетронутыми четыре комнаты, окнами выходящие на фасад, а в задних комнатах водопровод и канализация работали на всех этажах. Мы называли этот дом Старый особняк.

Линия фронта, в самый худший период, находилась прямо под этим многоквартирным домом, проходя по верхнему краю небольшого плато с бульваром по его периметру, и у дома еще оставались окоп и начавшие гнить под дождем мешки с песком. Они находились так близко, что, стоя на одном из уцелевших балконов, ты мог бросить в них обломком кафельной плитки или кирпичом. Но линия фронта отодвинулась от плато и находилась на другом берегу реки, высоко на склоне заросшего соснами холма, который поднимался за старой королевской охотничьей резиденцией, именуемой Каса дель Кампо. Теперь бои шли там, и мы использовали Старый особняк и как наблюдательный пункт, и как удачное место для съемок.

В те дни это было очень опасно, и всегда было холодно, и нам все время хотелось есть, и мы неустанно шутили.

Всякий раз, когда снаряд взрывается в доме, помимо прочего, возникает облако кирпичной и гипсовой пыли, которая, оседая, покрывает зеркальные поверхности тончайшим ровным слоем, как в новом доме окна закрашивают известковой краской. В одной из верхних комнат стояло высокое, неразбитое зеркало, и на его запыленной поверхности я большими печатными буквами написал «СМЕРТЬ ДЖОННИ», а потом мы под каким-то предлогом отправили в эту комнату Джонни, нашего оператора. Когда он открыл дверь – случилось это во время обстрела – и увидел надпись, которая смотрела на него из зеркала, его охватила дикая, безумная ярость, и прошло немало времени, прежде чем мы вновь стали друзьями.

На следующий день, когда мы грузили снаряжение в автомобиль перед отелем, я залез в салон и поднял боковое окошко, потому что стоял жуткий холод. Так на стекле кто-то написал большими красными буквами, вероятно позаимствовав у кого-то помаду: «ЭД ВША». Мы несколько дней ездили с этим загадочным для испанцев слоганом. Вероятно, они думали, что это аббревиатура какой-то голландско-американской революционной организации, вроде ИАФ или НКТ [173] ИАФ и НКТ – соответственно Иберийская анархическая федерация и Национальная конфедерация труда. .

Потом настал день, когда в город приехал знаменитый англичанин, который заставил нас забыть обо всем. Во все экспедиции в сторону фронта он надевал огромную, похожую на немецкую, стальную каску. Этим предметом амуниции никто из нас не пользовался. Бытовало мнение, что каски, раз уж ощущался их дефицит, должны использоваться только в наступающих частях, и, разумеется, пристрастие Знаменитости к ношению каски вызвало у нас неприязненное отношение.

Как-то мы сидели в комнате американской журналистки, которая обзавелась отличным электрическим обогревателем. Знаменитости эта очень уютная комната понравилась, и он предложил называть ее Клубом. По его задумке, каждому следовало приносить спиртное и наслаждаться теплом и уютом. Американка много работала и не хотела, чтобы ее комната превратилась в Клуб, и всячески старалась это предотвратить, хоть и не всегда успешно, поэтому предложение Знаменитости стало для нее ударом.

На следующий день мы все работали в Старом особняке, прикрывая объектив камеры, чтобы нас не выдал отблеск послеполуденного солнца, когда Знаменитость прибыл в сопровождении американской журналистки. Он услышал, как мы обсуждали Старый особняк в Клубе, и решил нанести нам визит. Я использовал маленький восьмикратный цейссовский бинокль, который мог прикрыть руками от тех же отблесков, и наблюдал за передовой из той части полуразбитого балкона, которая находилась в тени. До начала атаки оставалось совсем немного времени, и мы ждали появления самолетов, которым предстояло нанести бомбовый удар, заменяющий столь необходимую артподготовку, поскольку тяжелой артиллерии у Республики не хватало.

Мы работали в доме тихо как мышки, потому что успех нашей работы и возможность дальнейшего наблюдения за передовой зависели от нашей скрытности: мы изо всех сил старались не привлекать внимания к этому заброшенному дому. Но теперь в комнату вошел Знаменитость, взял стул и уселся посреди открытого балкона, в стальной каске, с огромным биноклем и прочими атрибутами. Наша камера выглядывала из окна на балкон, тщательно замаскированная, как и пулемет. Я стоял на балконе в тени, невидимый для тех, кто мог смотреть на дом со склона холма, где находился противник. На освещенную солнцем часть балкона не выходил. Знаменитость уселся у всех на виду, ярко освещенный солнцем, в стальной каске, словно главнокомандующий, стекла бинокля пускали во все стороны солнечные зайчики.

– Послушай, мы тут работаем, – сказал я ему. – С того места, где ты сидишь, блики видны всем, кто сейчас на том склоне.

– Ты же не думаешь, что они могут причинить вред этому дому, – ответил Знаменитость с непоколебимым спокойствием и достоинством.

– Если ты когда-нибудь охотился на горных козлов, то должен знать, что они видят тебя так же хорошо, как ты их. Ты же четко видишь в свой бинокль людей на той стороне? Так они так же четко видят тебя.

– Ты же не думаешь, что они могут причинить вред этому дому, – повторил Знаменитость. – И где танки?

– Там, – указал я. – Под деревьями.

Оба оператора строили гримасы и в ярости трясли кулаками над головой.