Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

Если устраивается засада на дороге, по которой отступает противник, в ход идут четыре или, если есть такая возможность, пять мини-тарелок, которые устанавливаются на дальней стороне дороги. Диаметром чуть больше суповой тарелки, как шашки, смертоносные, застывшие словно жабы. Они лежат полукругом, присыпанные срезанной травой, соединенные крепкой просмоленной веревкой, какую можно найти у любого торговца корабельными товарами. Один конец веревки закреплен на километровом столбе, называется он borne, или на камне, отмечающем каждые сто метров, или на чем-то прочно врытом в землю, а веревка свободно брошена на дорогу и одним или двумя кольцами касается первой или второй мины.

В приближающемся тяжело нагруженном бронетранспортере водитель смотрел на дорогу через прорези-бойницы в металле, а крупнокалиберный пулемет был направлен в небо, готовый отразить нападение самолетов. Мы пристально наблюдали за ним, и расстояние до него, тяжело груженного, все сокращалось. Вез он эсэсовцев, и мы уже ясно видели и лица, и воротники.

– Натягивай веревку! – крикнул я второй нашей команде, и, когда веревка начала натягиваться, полукруг, которым лежали мины, начал распрямляться.

Теперь водитель мог заметить мины и остановиться или продолжить путь. Атаковать движущийся бронетранспортер – идея не из лучших, а если бы он затормозил, я бы выстрелил в него из немецкой базуки с большой гранатой.

Гусеничный бронетранспортер ехал очень быстро, а теперь мы могли рассмотреть лица сидящих в нем людей. Они все смотрели на дорогу, около которой мы затаились. Клод и Онье побледнели, у Рыжего дергалась щека. Я, как обычно, ощущал внутри пустоту. Потом кто-то в бронетранспортере заметил кровь, и «Фольксваген» в кювете, и тела. Они закричали по-немецки, и водитель и офицер, который сидел рядом с ним в бронированной кабине, увидели перегораживающие дорогу мины. В скрежете тормозов бронетранспортер остановился, водитель попытался дать задний ход, и в этот момент ударила базука. Одновременно обе сидящие в засаде группы открыли огонь. Эсэсовцы в бронетранспортере тоже везли мины и спешили организовать свой блокпост, чтобы прикрывать отступавших, потому что после попадания краутовской базуки бронетранспортер взорвался, и мы пытались укрыть головы от фонтана осколков. Я посмотрел на Клода, Онье и Рыжего, и все они стреляли. Я тоже стрелял из «шмайсера» по прорезям кабины, и спина стала мокрой от пота, шея онемела, но я все видел. Я не понимал, почему бронетранспортер не вскрыло, как консервную банку, и почему он не перевернулся. Просто взрывом все подняло в небо. Работали пулеметы на наших джипах, и стоял такой шум, что никто не услышал бы ни слова. Никто не вылезал из бронетранспортера, и я уже подумал, что все кончено, и хотел дать команду прекратить огонь, когда кто-то бросил из бронетранспортера ручную гранату и она взорвалась у кювета.

– Они уничтожают своих мертвых, – прокомментировал Клод. – Может, бросить внутрь пару гранат?

– Я могу выстрелить фаустпатроном.

– Нет. Одного раза достаточно. И так спину обожгло.

– Ладно. Иди.

Он пополз вперед, не поднимая головы, чтобы не получить пулю – пулеметы продолжали стрелять, – выдернул чеку ручной гранаты, отпустил захват рычага, подержал гранату в руке пару секунд, а потом забросил в кузов бронетранспортера. Тут же прогремел взрыв, и осколки застучали по броне.

– Выходите! – крикнул он на немецком.

Немецкий пистолет-пулемет начал стрелять через правую прорезь-бойницу в кабине. Рыжий дважды выстрелил по ней. Пистолет-пулемет снова огрызнулся. Не было сомнений, что стреляют не целясь.

– Отходи, Клод, – приказал я. – Ты стреляй по этой щели, Рыжий. Онье, ты – по другой.

Когда Клод начал отползать, добавил: «Хрен с ним, с этим краутом. Поймаем другого. На наш век хватит. Все равно надо уходить».

– Это их арьергард, – заметил Онье. – Этот транспортер.

– Покончи с ним, – приказал я Клоду. Он выстрелил вторым фаустпатроном, и от кабины ничего не осталось, а они пошли за деньгами и расчетными книжками. Я глотнул самогона и махнул рукой в сторону джипов. Пулеметчики прыгали, вскинув руки вверх, как победители. Потом я сел, привалившись спиной к дереву, и глядел на дорогу.

Они принесли расчетные книжки, и я сунул их в брезентовый мешок, где лежали другие. Все влажные. Хватало и денег, тоже влажных, и Онье, и Клод, и парни из другой группы принесли эсэсовские нашивки и пистолеты, некоторые в рабочем состоянии, некоторые – нет, и сложил их в другой брезентовый мешок. С двумя красными полосами.

К деньгам я никогда не прикасался. Деньгами занимались другие, и я всегда думал, что прикасаться к ним – накликать беду. Но призовых денег хватало. Бертран передал мне Железный крест первой степени, и я положил его в карман формы. Какое-то время награды мы держали при себе, а потом отдавали. Мне не нравилось носить при себе трофеи. Они тоже могли накликать беду. Если я и оставлял их, то лишь по одной причине: думал, что мне удастся отослать их семье.

Мои солдаты, находившиеся в засаде, выглядели так, словно попали под дождь ошметков после взрыва на скотобойне, да и остальные не выглядели чистюлями после того, как слазили в бронетранспортер. Я не догадывался, как ужасно выгляжу я сам, пока не заметил множество мух, которые вились у моей спины, шеи и плеч.

Гусеничный бронетранспортер лежал посреди дороги, и любому транспортному средству пришлось бы затормозить, чтобы объехать его. Все уже обогатились, мы не потеряли ни одного человека, и для засады это место более не годилось. Назавтра нам снова предстояло воевать, и я не сомневался, что напоследок мы уничтожили арьергард и теперь нам могли достаться только те единицы, далеко отставшие от своих.

– Разрядите мины, соберите все, и мы возвращаемся на ферму, чтобы привести себя в порядок. Мы сможем перекрывать движение по дороге и оттуда.

Они вернулись к джипам тяжело нагруженные и в превосходном настроении. Оставив джипы на прежнем месте, за кучей навоза, мы помылись у колонки на ферме, и Рыжий смазал йодом и сульфамидной мазью все порезы и царапины, которые были у Онье, и Клода, и у меня, а потом Клод проделал то же самое с Рыжим.

– Неужели на этой ферме нечего выпить? – спросил я Рене.

– Не знаю, – ответил он. – Не до этого было.

– Пойди и посмотри.

Он нашел несколько бутылок красного вина, вполне пригодного для питья, а я сидел, проверял оружие и отпускал шуточки. Мы поддерживали жесткую дисциплину, но обходились без формальностей, кроме как в расположении дивизии или когда хотели покрасоваться.

– Encore un coup manqué [162] Опять облом ( фр .). , – повторил я шутку, которая бытовала у нас с давних пор. Обычно эту фразу произносил один прохвост, когда я пропускал какую-нибудь мелочовку, ожидая, что вскоре на дороге появится что-то более существенное.