Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Ты это видишь? – спросил Джордж. – А теперь о том, как ее использовать…

Он поднялся, выставил вперед руку со сжатым кулаком и лезвием, упирающимся тыльной стороной в костяшки пальцев. Металл блестел в солнечном свете, падающем из окна. Джордж пригнулся и нанес три удара кулаком с лезвием. Отступил на шаг и дважды рассек лезвием воздух. Опустил голову, левой рукой прикрыл шею и принялся рассекать воздух, слева направо и справа налево, вперед и вверх, вперед и вниз. Сам же нырял и уклонялся от ударов воображаемого противника. Рубил и резал воздух. Наконец, выпрямился. Лицо блестело от пота. Он закрыл бритву и убрал во внутренний карман.

– Мастерство, – прокомментировал он. – А в левой руке лучше держать подушку.

Он сел и вытер лицо. Снял фуражку и вытер кожаную внутреннюю ленту. Подошел к раковине и выпил воды.

– Бритва – это иллюзия. Бритва – это не защита. Любой может порезать тебя бритвой. Если ты достаточно близко, чтобы порезать их, помни, что и они могут порезать тебя. Если у тебя в левой руке подушка, тогда все хорошо. Но если у тебя в руке подушка, зачем тебе бритва? Кого ты собираешься резать в постели? Бритва – это иллюзия, Джимми. Это оружие ниггеров. Обычное оружие ниггеров. И теперь ты знаешь, как они его используют. Раскрыть бритву так, чтобы обратная сторона лезвия легла на костяшки пальцев, – это единственное, чему способен обучиться ниггер. Только один ниггер знал, как ему защитить себя. Это был Джек Джонсон [144] Джек Джонсон (полное имя Джон Артур Джонсон (1878–1946) – американский боксер-профессионал, первый чернокожий чемпион мира в супертяжелом весе. Первый чернокожий, которому разрешили жениться на белой женщине. , но его посадили в Ливенворт [145] Ливенворт – федеральная тюрьма строгого режима. Находится в штате Канзас. . И что бы я делал с бритвой против Джека Джонсона с бритвой? Все, что у тебя может быть в этой жизни, – это точка зрения. У таких, как я и шеф, она есть. Даже если у него неправильная точка зрения, это тоже хорошо. Если у ниггера возникают иллюзии, как у Джека или Маркуса Гарви [146] Гарви, Маркус (1887–1940) – активный деятель негритянского движения за равноправие и освобождение от угнетения. Основатель Всемирной ассоциации по улучшению положения негров. , его сажают за решетку. Посмотри, куда завели меня мои заблуждения насчет бритвы. Смысла нет ни в чем, Джимми. Спиртное делает с человеком то, что сделало со мной в последний час. А мы с тобой даже не друзья.

– Нет, друзья.

– Добрый старина Джимми. Посмотри на деньги, которые они давали Тайгеру Флауэрсу [147] Тайгер Флауэрс (настоящее имя Теодор Флауэрс (1895–1927) – американский боксер-профессионал, первый чемпион мира в среднем весе, очень часто выходил на ринг (в 1925 г. – более 30 раз). Умер от заражения крови после неудачной операции по удалению бельма. . Будь он белым, заработал бы миллион долларов.

– Кто это?

– Боксер. Чертовски хороший боксер.

– И что с ним сделали?

– Просто загоняли, заставляя постоянно выходить на ринг.

– Это же безобразие, – возмутился я.

– Джимми, для бизнеса в целом это значения не имеет. Ты цепляешь сифилис от женщин, или, если ты женат, тебя им награждает гулящая жена. Ты хочешь девушку, которая тебя возбуждает, потому что ничего не можешь с этим поделать. Ты хочешь ее. Потому что она ничего не может с этим поделать, и ты теряешь ее, потому что она ничего не может с этим поделать, и мужчине на всю жизнь отпущено определенное количество оргазмов, и что это меняет, если после выпивки ты чувствуешь себя плохо.

– С тобой все в порядке?

– Нет. Мне плохо. Если б я не чувствовал себя плохо, ничего бы подобного не говорил.

– Мой отец тоже иногда плохо себя чувствует по утрам.

– Правда?

– Конечно.

– И как он с этим борется?

– Делает зарядку.

– Что ж, мне застилать двадцать четыре полки. Может, это и есть выход.

После того как зарядил дождь, день словно начал растягиваться. Вода стекала по окнам, и все за ними казалось расплывчатым. Мы проезжали через городишки и города, и дождь лил повсеместно, а когда мы пересекали реку Гудзон около Олбани, он еще усилился. Я стоял в тамбуре, и Джордж открыл дверь, но я видел только мокрое железо моста, и дождь над рекой, и поезд, с которого стекала вода. Но пахло снаружи хорошо. Это был осенний дождь, и воздух, который вливался в тамбур через открытую дверь, был наполнен свежестью и запахами влажного дерева и железа, и было ощущение, будто им тянуло с озера. В вагоне ехало много людей, но никто не привлекал особого внимания. Миловидная женщина предложила мне присесть рядом с ней, и я присел, но выяснилось, что у нее сын тех же лет и она едет в Нью-Йорк, чтобы занять должность директора школы. Мне хотелось пойти с Джорджем на кухню вагона-ресторана и послушать его разговор с шеф-поваром. Но днем Джордж разговаривал, как и любой другой человек, только заметно меньше и очень вежливо, и я обратил внимание, что он пьет очень много ледяной воды.

Наконец дождь перестал, но с гор наплывали большие, тяжелые облака. Мы ехали вдоль реки, и нас окружала прекрасная страна, и я никогда не видел ничего подобного, если не считать иллюстраций в книге у миссис Кенвуд, к которой мы ходили на воскресные обеды, когда жили у озера. Эта большая книга всегда лежала на столе в гостиной, и я пролистывал ее в ожидании обеда. Изображения на гравюрах очень напоминали то, что я видел из окна: река после дождя, горы, поднимающиеся к небу, серый камень. Иногда на другом берегу реки поезд мчался в противоположном направлении. Осень окрасила листья, и иной раз река едва виднелась сквозь деревья, но совсем не казалась старой, точно сошедшей с иллюстраций, наоборот, дышала жизнью, ощущалась тем местом, где ты можешь ловить рыбу, есть ланч и наблюдать за проходящим поездом. Но что-то в ней было темное, нереальное, чужое и старинное, и этим река напоминала иллюстрации. Возможно, потому, что дождь только-только закончился, а солнце еще не выглянуло. Когда ветер срывает листья с деревьев, они кажутся повеселевшими. И так приятно гулять среди деревьев, даже если они без листьев. Но когда листья сбивает дождь, они мертвые, мокрые, плоские, прилипают к земле, и деревья меняются, становясь сырыми и недружелюбными. С одной стороны, мне нравилась эта поездка вдоль Гудзона, с другой – она таила в себе слишком много неизведанного, и я мечтал о возвращении на озеро. Поездка эта вызывала те же чувства, что и гравюры в книге, и я словно переносился в комнату, где всегда разглядывал эти гравюры, мне казалось, что я нахожусь в чьем-то доме перед обедом и вокруг деревья. Мокрые после дождя, и я на севере, и осень уже закончилась, и за окнами мокро и холодно, и птицы улетели, и прогулки в лесу уже не в радость, и льют дожди, и хочется оставаться под крышей, у камина. Не стану утверждать, что тогда я обо всем этом думал, потому что тогда я ни о чем другом не думал, но река Гудзон и ее окрестности вызывали у меня такие чувства. Дождь может все сделать чужим, даже место, где ты живешь.