Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Красивый снег.

– Выпейте со мной стаканчик.

– Ну что ж. За красивый снег.

Она села на стул рядом со мной.

– Смит, – сказала она. – Как вы думаете, если он будет президентом, опять разрешат вино и пиво?

– Конечно, – сказал я. – Смит не подкачает.

– Мы уже заплатили семьсот пятьдесят пять долларов штрафу, когда арестовали Фонтэна. Два раза нас арестовывала наша полиция, а один раз федеральная. Все, что мы скопили, пока Фонтэн работал в шахте, а я ходила по стиркам. Все отдали. А Фонтэна посадили в тюрьму. Он в жизни своей мухи не обидел.

– Он хороший человек, – сказал я. – Это просто позор.

– Мы ведь дорого не берем. Вино – доллар за литр. Пиво – десять центов бутылка. Мы никогда не продаем пиво, пока оно не готово. А многие продают пиво сразу, как только сварят, и тогда от него голова болит. Что мы делали плохого? А Фонтэна посадили в тюрьму, и нам пришлось отдать семьсот пятьдесят пять долларов.

– Возмутительно, – сказал я. – А где Фонтэн?

– С вином возится. Теперь ему надо смотреть за ним, чтобы не испортить, – улыбнулась она. Она уже забыла о штрафе. – Вы знаете, он обожает вино. Вчера вечером он принес немножко, вот то, что вы пили, и еще чуточку молодого. Совсем молодого. Оно еще не поспело, но он пробовал его, а сегодня утром подлил в кофе. Понимаете, в кофе! Он обожает вино. Он уж такой. Родина его такая. У нас, на севере, вина не пьют. Все пьют пиво. Мы жили рядом с большой пивоварней. Когда я была маленькая, я не любила запаха хмеля, я отворачивалась от тележек, на которых его привозили. И в полях, где он растет, не любила. Mon Dieu, как я не любила запаха des houblons. Хозяин пивоварни сказал мне и моей сестре, чтобы мы пришли в пивоварню и выпили пива, и тогда мы полюбим запах хмеля. И верно. После этого мы его полюбили. Хозяин велел налить нам пива. Мы выпили и после этого полюбили запах хмеля. Но Фонтэн, он обожает вино. Один раз он убил зайца и попросил меня сделать к нему соус с вином, черный соус с вином, и поджаренными грибами, и луком, и всякой всячиной. Mon Dieu, я сделала такой соус, а он съел его весь и говорит: «Соус вкуснее зайца». На его родине так едят. Там много дичи и много вина. А я люблю картофель, колбасу и пиво. C’est bon, la biere. C’est tes bon для здоровья.

– Да. Пиво – это хорошо, – сказал я. – И вино неплохо.

– Вы как Фонтэн. Но здесь я видела такое, чего никогда в жизни не видала. И вы, наверно, не видели. Были у нас américains, и они подливали виски в пиво!

– Не может быть, – сказал я.

– Oui. Mon Dieu, c’est vrai [76] Да. О господи, это правда ( фр. ). . И одну женщину вырвало прямо на стол!

– Неужели?

– Правда, правда. Ее вырвало на стол. А потом на ее туфли. А потом они еще приезжали и сказали, что хотят в будущую субботу опять устроить вечеринку, а я сказала, нет, mon Dieu, non. Когда они приехали, я заперла дверь.

– Противно, когда так напиваются.

– Зимой, когда les garçons едут на танцы, они подъезжают в машинах, и дожидаются у калитки, и говорят Фонтэну: «Эй, Сэм, продай нам бутылку вина», – или они берут пиво и вытаскивают из кармана бутылку виски и подливают в пиво и пьют. Mon Dieu, в жизни моей не видела ничего подобного. Подливать виски в пиво! Уж этого я никак понять не могу.

– Они того и хотят, чтоб их тошнило, тогда они по крайней мере чувствуют, что пьяны.

– Как-то раз заходит un garçon, который часто к нам приезжает, и просит меня приготовить им ужин и несколько бутылок вина, и девушки тоже будут, а потом они поедут на танцы. Я сказала – хорошо. Приготовила я им ужин, и они приехали, все уже навеселе. А потом стали подливать виски в пиво. Mon Dieu, oui. Я говорю Фонтэну: их стошнит. Oui, говорит он. Потом девушек стошнило, а девушки были очень милые, славные такие. Их рвало прямо на стол. Фонтэн хотел взять их под руку и показать им, где уборная, там удобнее, когда тошнит, но les garçons сказали – не надо, им и здесь хорошо, за столом.

Вернувшийся домой Фонтэн подошел к нам.

– Когда они опять приехали, я заперла дверь. Нет, говорю, и за полтораста долларов не пущу. Mon Dieu, non.

– По-французски есть слово для людей, которые так себя ведут, – сказал Фонтэн. Его разморило от жары, и он казался очень старым.

– Какое?

– Cochons, – сказал он очень деликатно и как бы стесняясь произнести такое крепкое словцо. – Они вели себя как свиньи. Это очень сильное выражение, – добавил он извиняющимся тоном. – Но… прямо на стол. – Он сокрушенно покачал головой.

– Свиньи, – сказал я. – Иначе не назовешь. Просто свиньи. Пакостники.

Грубые слова были неприятны Фонтэну. Он поспешил заговорить о другом.

– Бывает, что приезжают и очень славные люди, очень воспитанные, – сказал он. – Например, офицеры с форта. Очень милые, славные люди. Все, кто хоть раз побывал во Франции, приезжают сюда выпить вина. Они любят вино.

– Был один офицер, – сказала мадам Фонтэн, – которого жена никуда не пускала. И вот он говорит ей, что устал и ложится в постель, а как только она уйдет в кино, он бежит прямо к нам, иногда в одной пижаме, только пальто накинет. Мари, ради бога, говорит, дайте пива. И сидит у нас в пижаме и пьет пиво, а потом возвращается в форт и опять ложится в постель, прежде чем жена придет из кино.

– Удивительный чудак, – сказал Фонтэн, – но очень славный.

– Mon Dieu, oui, очень славный, – повторила мадам Фонтэн. – Всегда уже в постели, когда жена приходит из кино.

– Я завтра уезжаю, – сказал я. – В индейскую резервацию. Мы хотим поспеть к открытию охоты на тетеревов.

– Да? Но вы еще вернетесь сюда? Вы приедете к нам?

– Непременно.

– К тому времени и вино поспеет, – сказал Фонтэн. – Разопьем вместе бутылочку.

– Три бутылочки, – сказала мадам Фонтэн.

– Приеду непременно.

– Так мы вас ждем, – сказал Фонтэн.

– Спокойной ночи, – сказал я.

Из резервации мы вернулись днем. Мы были на ногах с пяти часов утра. Накануне мы отлично поохотились, но в этот день за все утро не видели ни одного тетерева. Ехать в открытой машине было очень жарко, и мы остановились перекусить в тени, под большим деревом на обочине дороги. Солнце стояло высоко, и клочок тени под деревом был очень мал. Мы поели сэндвичей и сухого печенья, нам очень хотелось пить, и мы очень устали и были рады, когда наконец выехали на шоссе, ведущее в город. Мы заметили впереди колонию луговых собачек, остановили машину и стали стрелять по ним из пистолета. Двух собачек мы убили, но потом прекратили стрельбу, потому что те пули, которые не попадали в цель, отскакивали от камней и летели в поле, а за полем виднелись деревья на берегу ручья и жилой дом, и мы не хотели нарываться на неприятности из-за шальных пуль, летевших в сторону дома. Мы поехали дальше и наконец очутились на дороге, которая спускалась под гору к окраине города. Вдали, по ту сторону равнины, высились горы. В тот день они были голубые и снег на вершинах сверкал, точно стекло. Лето подходило к концу, но на вершинах гор еще не было свежевыпавшего снега – только старый, подтаявший на солнце снег со льдом, и он ярко сверкал издалека.