Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Какие они большие и красивые. Они больше европейских.

– В Америке хороша охота. La chasse, как говорит Фонтэн.

– А когда охота кончится?

– Их уже не будет в живых.

– Мальчик будет.

– Это еще неизвестно, – сказал я.

– Надо было поехать к ним вчера.

– Ох, да, – сказал я. – Надо было поехать.

Их привезли около полуночи, и потом всю ночь по коридору разносились крики русского.

– Куда он ранен? – спросил мистер Фрейзер у ночной медсестры.

– Кажется, в бедро.

– А что с другим?

– О, боюсь, что он умрет.

– Куда он ранен?

– Две пули в брюшной полости. Вытащили только одну.

Они – оба, русский и мексиканец, работали на уборке свеклы – сидели и пили кофе в ночном ресторане, когда кто-то вошел и стал стрелять в мексиканца. Русский залез под стол, и его ранило неточным выстрелом в мексиканца, когда тот уже лежал на полу с двумя пулями в брюшной полости. Так писала газета.

Мексиканец заявил полиции, что не имеет ни малейшего представления о том, кто стрелял в него. Он считает это случайностью.

– Случайность, что кто-то выпустил в тебя восемь пуль и дважды ранил, а?

– Si, señor [77] Да, сеньор (исп.). , – ответил мексиканец, которого звали Каетано Руис.

– Случайность, что он вообще ранил меня, этот болван, – сказал он переводчику.

– Что он говорит? – спросил детектив-сержант, взглянув на переводчика, стоявшего по другую сторону кровати.

– Он говорит, что это случайность.

– Скажите ему, чтобы он говорил правду, потому что он умирает, – настаивал детектив.

– Na! – сказал Каетано. – Но скажите ему, что мне очень плохо и не хотелось бы так много говорить.

– Он говорит, что это правда, – ответил переводчик и доверительным тоном добавил, наклоняясь к детективу: – Он не знает, кто стрелял в него. Стреляли сзади.

– Да, – кивнул детектив. – Это я понимаю, но почему обе пули попали в живот?

– Может быть, он сочиняет? – спросил переводчик.

– Послушай, – детектив потряс пальцем у самого носа Каетано, заострившегося и воскового на мертвенном лице с живыми, как у ястреба, глазами. – Мне наплевать, кто в тебя стрелял, но я должен расследовать дело. Ты не хочешь, чтобы тот, кто в тебя стрелял, понес наказание? – Он посмотрел на переводчика: – Скажите ему это.

– Он просит, чтобы вы сказали, кто стрелял в вас.

– Mandarlo al carajo! [78] Да пошел ты! (исп.) – ответил Каетано, которого одолевала усталость.

– Он говорит, что вовсе не видел его, – объяснил переводчик. – Я же вам ясно говорю, что стреляли сзади.

– Спросите его, кто стрелял в русского?

– Бедняга русский, – вздохнул Каетано. – Он лежал на полу, закрыв голову руками. Начал кричать, когда в него выстрелили, и с тех пор кричит не переставая. Бедняга русский!

– Он говорит, стрелял какой-то парень, которого он не знает. Может быть, тот самый, что стрелял и в него.

– Послушай! – рассердился детектив. – Здесь не Чикаго. Ты не бандит. Нечего разыгрывать кинодраму. Нужно сказать, кто в тебя стрелял. Каждый на твоем месте сказал бы, кто стрелял в него. Ничего тут особенного нет. Сейчас ты не скажешь, кто он, а потом он застрелит кого-нибудь еще? Женщину или ребенка? Нельзя оставить его безнаказанным. Переведите ему это, – попросил он мистера Фрейзера. – Я не доверяю этому чертову переводчику.

– Вы можете на меня положиться, – заверил его переводчик. Каетано посмотрел на мистера Фрейзера.

– Послушайте, amigo, – начал мистер Фрейзер, – полисмен говорит, что вы не в Чикаго, а в Хейли, штат Монтана. Вы не бандит, и это не кинодрама.

– Я верю ему, – смиренно ответил Каетано. – Ya lo creo [79] Еще как верю (исп.). .

– Здесь можно открыто и честно называть своего обидчика. Здесь так принято, говорит он. Он говорит, будет гораздо хуже, если человек, который ранил вас, потом застрелит женщину или ребенка.

– Я не женат, – сказал Каетано.

– Он говорит, какую-нибудь женщину, какого-нибудь ребенка.

– Этот человек не псих, – покачал головой Каетано.

– Он говорит, что вы должны назвать его, – закончил мистер Фрейзер.

– Благодарю вас, – кивнул Каетано. – Вы из великих переводчиков. Я говорю по-английски, хотя и плохо. Но понимаю свободно. Где это вы сломали ногу?

– Упал с лошади.

– Вот не повезло-то, мне очень жаль вас. Сильно болит?

– Теперь уже нет. Сначала болело.

– Послушайте, amigo, – начал Каетано. – Я очень слаб. Извините меня. Кроме того, у меня сильные боли, достаточно сильные. Вполне возможно, что я умру. Пожалуйста, уведите отсюда этого полисмена, потому что я очень устал.

Он сделал движение, будто хотел перевернуться на бок, потом затих.

– Я передал ему в точности все, что вы сказали, и он просит передать вам, что, право же, он не знает, кто стрелял в него, и что он очень слаб, и просит вас допросить его после, – перевел мистер Фрейзер.

– А может быть, после он умрет.

– Вполне возможно.

– Вот потому-то я и хочу допросить его сейчас.

– Я вам говорю, кто-то стрелял сзади, – встрял переводчик.

– А, да ну вас к черту! – воскликнул детектив-сержант и сунул записную книжку в карман.

Выйдя в коридор, сержант и переводчик остановились возле мистера Фрейзера, сидевшего в инвалидном кресле.

– Вы тоже, вероятно, думаете, что кто-то стрелял в него сзади?

– Да, – сказал Фрейзер. – Кто-то стрелял в него сзади. А почему вас это интересует?

– Не сердитесь, – сказал агент. – Хотел бы я говорить со спиками [80] Спик/spick – пренебрежительное прозвище латиноамериканцев. на их языке.

– А что вам мешает его выучить?

– Не нужно сердиться. Я не получаю никакого удовольствия, задавая эти вопросы спику. Если бы я сам говорил по-испански – тогда другое дело.

– Вам нет нужды говорить по-испански, – сказал переводчик. – Вы можете на меня положиться.

– Господи! – вырвалось у детектива. – Ладно, пока! Я еще приду и увижусь с вами.

– Пожалуйста. Я всегда здесь.

– Вы, как я понимаю, поправляетесь. Не повезло вам. Вот уж не повезло.

– Теперь-то лучше. Кость срастается.

– Да, но это надолго. Очень надолго.

– Не позволяйте никому стрелять вам в спину.

– Верно, – кивнул детектив. – Верно. Ну, я очень рад, что вы не сердитесь.

– До свиданья! – попрощался мистер Фрейзер.

Мистер Фрейзер долгое время не видел Каетано, но каждое утро сестра Сесилия приносила вести о нем.

Он совсем не жалуется, говорила она, а ему так плохо. У него перитонит, и все думают, что он не выживет. Бедняга Каетано, говорила она. У него такие красивые руки и такое тонкое лицо, и он никогда не жалуется. Запах сейчас действительно ужасный. Он показывает иногда себе на нос одним пальцем и улыбается, и качает головой, говорила она. Ему неприятен запах. Он смущается, говорила сестра Сесилия. О, он такой симпатичный больной! Он всегда улыбается. Он отказался исповедоваться святому отцу, но обещал помолиться, и ни один мексиканец не пришел навестить его с тех пор, как его привезли. Русский выписывается в конце недели. Вот к русскому у меня никаких чувств нет, говорила сестра Сесилия. Бедняга, он тоже мучился. Пуля, она была грязная, и рана воспалилась, и он так кричал. И потом мне всегда больше нравятся плохиши. Этот Каетано – он плохиш. Он настоящий плохиш, плохиш до мозга костей, но он такой изнеженный, такой хрупкий и никогда ничего не делал руками. Я знаю, он не сборщик свеклы. Руки у него такие мягкие, и ни одной мозоли. Я знаю, что он из плохишей. Я сейчас встану на колени и помолюсь за него. Бедный Каетано, ему очень худо, а он даже не стонет. За что они стреляли в него? Бедный Каетано! Я сейчас встану на колени и помолюсь за него.