Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

— Клянусь вам.

— Благодарю; а теперь простимся. Постарайтесь, чтобы никто не заметил, как вы выходите от меня в такой час — это может навлечь на вас неприятности.

— Право, не знаю, следует ли мне оставлять вас одного.

— Да, дорогой мой друг, это необходимо; подумайте, как важно, чтобы в случае несчастья у Луизы оставался бы по крайней мере брат; вы и так уже, быть может, чересчур скомпрометировали себя из-за своих отношений со мной, с Муравьевым и Трубецким; будьте же благоразумны, если не для себя, то, по крайней мере, для меня, — прошу вас от имени Луизы.

— Во имя нее вы можете заставить меня сделать все что пожелаете.

— Ну что ж, тогда до свидания! Я очень утомлен и нуждаюсь хотя бы в нескольких часах отдыха, так как предвижу, что день предстоит тяжелый.

— Ну что ж, до свидания, коль скоро вы этого желаете.

— Я требую этого.

— Будьте осторожны.

— Ах, дорогой мой, это меня никоим образом не касается: я не сам иду, меня ведут; прощайте. Кстати, нет нужды говорить вам, что одно неосторожное слово погубит нас всех.

— О!..

— Что ж, обнимемся на прощание!

И мы бросились друг другу в объятия.

— Ну а теперь еще раз прощайте!

Я вышел будучи не в силах произнести ни слова и затворил за собой дверь; но не успел я дойти до конца коридора, как дверь снова открылась и до меня донеслись слова:

— Поручаю вам Луизу.

И в самом деле, в ту самую ночь заговорщики собрались у князя Оболенского; там были разработаны все мероприятия — если можно назвать мероприятиями несколько безрассудных распоряжений — для осуществления неосуществимой революции. Руководители заговора, присутствовавшие на этом собрании, довели до сведения рядовых членов общества генеральный план выступления, которое было назначено на следующий день, то есть день присяги. В соответствии с этим было принято решение склонить солдат к бунту, выразив им сомнения в достоверности отречения цесаревича Константина, стольлюбимого в армии, которой он посвятил свою жизнь; и тогда, стоит только взбунтоваться одному из полков, к нему присоединятся соседние и так далее, пока не соберется людская масса достаточно внушительная, чтобы с барабанным боем двинуться на Сенатскую площадь, увлекая за собой толпы народа. Заговорщики надеялись, что одной этой демонстрации на Сенатской площади окажется достаточно и император Николай, не желая применять силу, вступит в переговоры с восставшими и откажется от своих прав на верховную власть; в таком случае его заставят принять следующие условия:

1° немедленно собрать депутатов от всех губерний;

2° опубликовать от имени Сената манифест, в котором будет объявлено, что депутаты должны голосованием принять новые основополагающие законы управления империей;

3° в ожидании этого сформировать временное правительство, в которое будут призваны депутаты от Царства Польского, дабы принять меры, необходимые для сохранения единства государства.

В случае если император Николай, прежде чем принять эти условия, пожелает посоветоваться с цесаревичем, такая возможность будет ему дана, но при условии, что он предоставит заговорщикам и восставшим полкам место расположения вне города, чтобы они могли встать там лагерем, невзирая на зимнее время, и дожидаться приезда цесаревича, которому собрание представителей сословий предъявит проект конституции, составленный Никитой Муравьевым; если цесаревич согласится с ней, ему принесут присягу; если нет — он будет отрешен от власти. Если же Константин (по убеждению заговорщиков, это было маловероятно) не одобрит восстание, оно будет отнесено на счет преданности, проявленной к его особе. В случае же, если император, напротив, откажется от всяких переговоров, его надлежит арестовать со всеми членами императорской фамилии, а затем обстоятельства укажут, какие решения по отношению к ним надо будет принять.

Если бы заговорщики потерпели провал, они собирались покинуть столицу и распространять мятеж вне ее.

Участие графа Алексея во всех этих длительных и бурных спорах заключалось лишь в том, чтобы выступить против половины прозвучавших там предложений и пожать плечами по поводу остальных; но, несмотря на его возражения или его молчание, предложения эти были приняты большинством, а коль скоро они были приняты, граф полагал, что честь обязывает его испытать судьбу точно так же, как если бы у него была надежда на успех.

К тому же все прочие, казалось, были совершенно спокойны за удачный исход дела и преисполнены веры в князя Трубецкого; так, один из заговорщиков, Булатов, с восторгом воскликнул, выходя с собрания и обращаясь к графу:

— Не правда ли, мы выбрали превосходного вождя?

— Да, — ответил граф, — он очень представителен.

Именно в таком настроении он вернулся домой, где и застал меня.

Поскольку то, что мне следовало рассказать Луизе, никак не могло ее успокоить и к тому же у меня все еще оставалась надежда, что какое-нибудь неожиданное обстоятельство сорвет готовящийся заговор, я отправился к себе, чтобы немного отдохнуть; но я был так встревожен, что проснулся на рассвете, тотчас же оделся и поспешил на Сенатскую площадь. Кругом все было спокойно.

Тем не менее ночью заговорщики не теряли даром времени. В соответствии с принятыми решениями каждый из них уже был на своем посту, следуя указаниям Рылеева, который был их военным руководителем, точно так же как князь Трубецкой — политическим. Лейтенант Арбузов должен был вовлечь в восстание матросов Гвардейского экипажа, а братья Бодиско и подпоручик Гудима — гвардейский Измайловский полк; князь Щепин-Ростовский, штабс-капитан Михаил Бестужев, его брат Александр и два других офицера, Броке и Волков, взяли на себя Московский полк; наконец, поручик Сутгоф нес ответственность за первый полк лейб-гренадер. Что касается графа Ваненкова, то он отказался от всех иных ролей, кроме роли рядового участника, и обещал сделать все, что будут делать другие; так как он слыл человеком слова и к тому же не притязал на какой-либо пост в будущем правительстве, ничего большего от него не потребовали.

Так как стоять на улице было невозможно из-за невыносимого холода, я пробыл до одиннадцати часов не на самой Сенатской площади, а в заведении одного из тех торговцев сладостями и винами, которых называют здесь кондитерами: оно находилось в конце Невского проспекта, рядом с домом банкира Серкле. Это было великолепное место для того, чтобы дожидаться там новостей: во-первых, потому что окна магазина выходили на Адмиралтейскую площадь, а во-вторых, потому что кондитерские Санкт-Петербурга имеют много общего с нашими парижскими; эта же была местным «Феликсом»: туда поминутно приходили посетители со всех концов города. Пока все сообщения были успокоительными; во дворец явились командующий Гвардейским корпусом и штабные офицеры с донесениями, что Конногвардейский, Кавалергардский, Преображенский и Семеновский полки, Павловские гренадеры, лейб-гвардии Егерский и Финляндский полки и саперы только что принесли присягу императору. Правда, от других полков сведений еще не поступало, но, по всей вероятности, лишь потому, что их казармы были расположены на окраине столицы.