Асорин - Асорин. Избранные произведения

Подобно речному илу, оседала в глубине души поколения 98 года неизъяснимая тоска. Наперекор царящей вокруг беззаботности писатели этого поколения печальны. В нас жила печаль Эль Греко и Ларры, наших кумиров. Но почему сделали мы кумирами именно их? И о чем тосковали? Печаль, а не радость, рождает великое в искусстве. И не думайте, что, как теперь говорят, причиной нашего отчаянья был крах Испании, потеря колоний. Да, военное поражение нас очень опечалило. И все же причина была не политического, а психологического свойства. Она — в накопившейся за годы Реставрации душевной усталости, в необходимости остановиться, заглянуть в самих себя. На наших глазах кончалась целая эпоха, и конец должен был стать — развитие событий подтвердило это предчувствие — трагическим.

Как-то вечером, блуждая по городу, мы остановились на пустынной площади. Серебристый лунный свет заливал округу. Вдруг мы увидели мальчика с маленьким белым гробиком на плече — он подошел к дому, поднялся по ступеням к двери, постучал, подождал, пока откроют, и спросил:

— Заказывали гроб для ребенка?

Нет, не заказывали. Было ясно — гробовщик неправильно записал адрес. Мальчик с гробом на плече двинулся дальше и постучал в другую дверь:

— Здесь заказывали гроб для ребенка?

Нет, и не здесь. Происходящее у нас на глазах наполнялось трагической символикой, реальность становилась фантасмагорией, как в северных балладах, и мы ощутили себя не на улицах Толедо, а в какой-то иной, полной зловещего лунного света фантастической реальности. Вторым «тук-тук» в дверь дело также не кончилось. И Смерть постучалась в следующую дверь. Уже не мальчик с гробом на плече, но сама Смерть.

— Здесь заказывали гроб для ребенка?

В Больнице Святого Креста острый нос Таверы торчал из холодного мрамора. В церкви святого Фомы двадцать или тридцать благородных дворян склонили головы при отпевании графа де Оргаса. В склепе другой церкви — святого Иосифа — бродили мы на следующее утро среди останков героев Отечественной войны. Днем, когда мы стояли у дворца упомянутого графа, чей образ запечатлел Эль Греко, я отошел в сторону и в одном из подвальных окон соседнего дома-развалюхи, среди черепков и прочего хлама, увидел старинную книжку. До сих пор я храню ее. Многих страниц недостает в ней, книжка начинается сразу с двадцать третьей и вот какими словами: «Лучше б тебе остеречься греха, нежели бегать смерти. Когда ты сегодня к ней не приуготован, то будешь ли завтра? И кто знает, суждено ль тебе проснуться?»

Как писатели, мы много размышляли о контактах с внешним миром. Для литературы жизнь робинзона — будь она и возможна — имела бы печальный исход. Каждая литература, жаждущая самоутверждения или обновления, нуждается в том, чтобы ее оплодотворили извне. Взаимообмен между Испанией и внешним миром никогда не прекращался. Порой на нас влияла Франция, а мы, в свою очередь, влияли на нее, порой — Италия, Англия, а то и Германия. Незримому перетеканию одной литературы в другую нельзя поставить преграды. А словесность, в свою очередь, воздействует на общество. Литература широкого, открытого, человеческого взгляда на вещи должна проливаться благодатным дождем на умы сограждан. И некий иноземный ореол только оттеняет исконный дар художника. Гарсиласо, наш замечательный поэт, испытал на себе иностранное влияние. А вот Кристобаль де Кастильехо, поэт малозаметный, был непроницаем для внешних воздействий. Разумеется, и Гарсиласо велик не потому, что подвергался иностранному влиянию, и Кастильехо незаметен не оттого, что замкнут в национальной традиции. Главное — различие дарований. Если бы Кастильехо, укрывшийся ото всех поветрий, не приемлющий ничего чужеземного, превосходил талантом великого толедца, то имя его сияло бы ярче в нашей литературе.

Испания нуждалась в тесном общении с Европой. А Европу для нас представлял в ту пору Фридрих Ницше. Из рук в руки переходила книга Хенрика Лихтенбергера «La philosophie de Nietzsche» [90] «Философия Ницше» ( фр. ). , вышедшая в свет в 1898 году, том самом, которому наше поколение обязано своим именем. А в 1902 году я поместил в мадридской газете «Эль Глобо» две статьи под общим названием «Испанский Ницше», где проводил ряд параллелей между Ницше и Грасианом. Прошло время, и за границей занялись основательным изучением этих аналогий. Упоминание Ницше вызывает у меня в памяти имя и другого европейца — Вагнера, чью музыку я слышал давным-давно, еще когда жил в Валенсии. Там эту музыку с восторгом принимали все — и знатоки, и непосвященные. Да и в Мадриде исход борьбы вокруг Вагнера был предрешен. Основными ее вехами стали премьеры «Тангейзера» в 1890 году и «Мейстерзингеров» в 1894-м, а главными действующими лицами — Артета, Аррин, Боррель, Пенья-и-Гоньи. Испании нужно было укрепить связи и с Америкой. Развитие контактов с Европой могло и далее обогащать нашу литературу. И чем сильнее и самобытней становилась бы она, тем скорее завоевала бы уважение и восхищение в Америке.

Сознавая это, наша группа поручила мне составить письмо на имя министра народного образования. Суть заключалась в следующем: государство выделяет стипендии художникам — мы предлагаем направлять во Францию также и государственных стипендиатов-литераторов. Письмо было подано в министерство, а затем в виде брошюры разослано по всем культурным учреждениям страны. В нем, в частности, говорилось:

«И вот сегодня, когда подлежит государственному попечению все, что делает жизнь достойнее, было бы только справедливо, если бы государство оказало свое благородное воздействие на столь важную для жизнедеятельности общественного организма сферу художественного творчества как литература. Государство содействует развитию изящных искусств; разумно ли оставлять на произвол судьбы искусство слова? В прежние годы, может статься, подобное пренебрежение и было объяснимо, но сегодня, когда проза, драматургия и лирическая поэзия стали мощным двигателем общественного развития, отражая идеалы и чаяния современного человека, именно сегодня, как мы убеждены, литературе должно оказать содействие. И не на равных основаниях с живописью и музыкой, поскольку следует учесть большую общественную значимость литературы. Ведь именно эти соображения заставляют государство поощрять поездки за границу юристов и обществоведов. Не случайно же родилась в свое время идея выделять и поощрять литературное произведение, наиболее верно передающее дух эпохи, и это славное начинание стало традицией».

Вот и все. И мне видится маркиз де Сантильяна (1398–1458), задумавшийся где-то посреди кастильского нагорья о Мичауте и Алене Чарротьере (так выглядят их имена в его написании), то есть о Пьере Мишо и Алене Шартье, французских поэтах.