Анджей Струг - Новеллы и повести

Приходят ко мне и другие незнакомые люди. Откуда их сразу столько взялось? Видимо, Конрад не теряет зря времени. Возможно, мне так кажется после длительного перерыва, но новые товарищи (впрочем, может, старые) какие-то другие. Они выглядят старше и серьезнее. Изменились также наши обычаи. Конечно, этого явно требовала новая обстановка и поэтому я терпел, не раздражался. Так, уже несколько раз меня просили уйти на час-два из квартиры: мол, конспирация… Разумеется, быть посвященным в некоторые тайны я не имею права, но, с другой стороны, знаю, что партия мне доверяет. Я послушно ухожу, однако остается неприятный осадок. Прежде такого не бывало.

Хелена встретила меня приветливо. Она похудела, но стала еще красивее. Снова я не мог понять, поженились ли они. Она выглядела по-девичьи, юной, только была немного грустна. Я спросил у Марты, что с нею. Оказывается, какие-то личные неприятности. Поженились ли они, я, конечно, не спрашивал: Марта не сказала бы мне об этом, даже если бы я сам присутствовал на их свадьбе или крестил их детей. Марта — чудачка, всюду у нее полно тайн. То нельзя, это неконспиративно, вредно… Особенно терроризирует она наших девушек и держит их в вечном страхе и абсолютном неведении. Если не перебарщивать, то это полезно. Ручаюсь, что она по-своему любит их, но требует железной дисциплины и нередко поручает им непосильную работу. Правда, и сама она тянет тяжелый воз. Однако ее спартанский метод воспитания лишает их уверенности, даже отпугивает. Тут у меня одна девушка, такой молоденький цыпленок, расплакалась, получив от Марты «дневное задание» на завтра. «Я ни за что не успею, никому не сделать этого за один день!» Я обещал ей помочь и едва успокоил бедняжку. К чему такая строгость? Разве нельзя немного пощадить этих благородных девчушек? Марта говорит, что их достаточно баловали дома, и если им дать даже небольшую поблажку, они превратят партию в салон — начнутся флирты, и дисциплина совсем ослабнет. Работа есть работа, они вволю наигрались на фортепиано, а партия не детский сад. Многие, дескать, считают, что партийные поручения — временное занятие, пока не выскочат замуж. Мы должны воспитать тип настоящей революционерки, утверждает Марта. А чтобы наши польские панны были готовы к серьезной работе, их надо держать в черном теле. Вообще, тут есть доля правды. Однако для чего нужно посылать девушку темной ночью куда-то к черту на кулички, чтобы закалить ее характер? Она там умирает от страха и с непривычки может завалить дело. Мне это не нравится, слишком уж по-солдатски. Странно, но такой метод никого не удивляет. Стало привычным, что самая тяжелая, самая неблагодарная работа приходится у нас именно на долю женщин. Только Хелена освобождена от распространения нелегальной литературы и от подобных поручений (что, впрочем, вполне естественно). Она одна пропагандистка и, возможно, состоит в ЦК. Зато все остальные наши панны растрачивают свои силы и способности на выполнение разовых поручений. Если бы их не держали вот так, в покорности и страхе, в наших деловых отношениях было бы больше тепла и сердечности.

Наша партия должна изменить название и программу. Это делается по очень многим важным причинам. Однако я еще не совсем разобрался, поскольку каждый объясняет мне дело иначе и все отсылают меня к литературе.

Тогда я взялся за чтение нашей текущей литературы.

Ее уже довольно много. Каждый вечер копался я в комоде, подбирая новые брошюры. Впрочем, новые только для меня, так как их знают у нас, вероятно, уже все. Мне стыдно признаться, но я слабо ориентируюсь в этом обилии программ, статей и дискуссий. В книгах собран наш опыт, наша мудрость. Есть люди, которые знают их наизусть; я же обыкновенный и, казалось бы, не лишенный здравого смысла человек, постоянно оказываюсь в тупике. Вчера, например, совершенно измучился, пытаясь разобраться в каких-то противоречиях и намеках.

Передо мною лежали номера двух журналов, выпускаемых враждующими между собой фракциями. В обоих рассматривался один и тот же важный вопрос. И тут, и там ссылались на Маркса и научный социализм, приводили аргументы, цитаты; всюду одинаковыми были глубокая убежденность, ирония, язвительность и обычная польская ругань, добрые намерения и упорство, любовь к пролетариату и взаимная ненависть. Я должен был составить какое-то собственное мнение, поверить одной из фракций. И не смог, хотя бился, как над трудным ребусом или шарадой, лишившись сна и покоя, словно маньяк. А ночью мне снится, будто я в лесу и на деревьях вместо листьев зловеще шелестят страницы. Некоторые падают мне под ноги, я поднимаю их, читаю, но все это какая-то бессмыслица, и меня даже во сне охватывает ужас. Вот поднялся ветер, бумажки угрожающе зашумели и потоком хлынули с деревьев. Увязая по колено в зыбких бумажных сугробах, подгоняемый смертельным страхом, я иду, падаю, снова поднимаюсь, но наконец силы оставляют меня, я падаю плашмя и мгновенно оказываюсь погребенным под грудой бумаг. Я начинаю задыхаться и с большим трудом просыпаюсь. Выпив воды, я долго размышляю. Сон, безусловно, символический и вещий. Но не в сонниках же искать ему объяснения и не у пана Пуциловича, который занимается у нас в банке толкованием снов. Все-таки что значит этот сон? Можно сказать только то, что или все эти брошюры и статьи плохо и легкомысленно написаны, или наши социалисты еще не сумели найти верного пути. Дай бог здоровья и силы тем, кто его ищет, но к чему такая вражда? Даже рассудительная и ангельски добрая Хелена неспособна трезво оценивать эти споры и называет наших недругов негодяями, говорит, что они — позорное пятно. Впрочем, кто знает, возможно ли все это вообще осмыслить? Люди что-то друг у друга вырывают, что-то защищают, и каждая сторона прикрывает свое, не отдает противнику. О чем идет речь? Известно, о социализме. Но в спорах звучит еще что-то. Оно рождается с трудом, возникает, словно призрак, из обилия статей, вызывает ненависть, отталкивает друг от друга вчерашних друзей. Но никто еще не назвал его по имени — ясно и определенно. Что же это такое? Возможно, никто еще не знает. Я не смог бы даже описать свое состояние — то ли ожидания, то ли тоски. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что наша литература не занимается главными проблемами и далека от реальной жизни. Мы подобны стае птиц, что кружат над землею, прилетев весной из-за моря; они делают виражи и парят, удаляются и возвращаются, пока наконец не высмотрят себе место, и только тогда сядут на землю и начнут строить гнезда. Поистине, иногда и мы как бы парим в воздухе. Чем это объяснить, я не знаю, и мне даже не у кого спросить. А если бы и было у кого, все равно я не сумел бы сформулировать вопрос четко и понятно. Однако я глубоко, твердо и непоколебимо убежден, что почувствую ту минуту, когда мы спустимся на землю. По каким приметам? Откуда мне знать.