Анджей Струг - Новеллы и повести

— И много ж отняли у купца денег?

— Четыре тысячи восемьсот рублей.

— Ой-о-ей!

— Сначала просили мы его, чтобы отдал по-хорошему. Купец ни в какую. Ну и пришлось его прикончить.

— А дальше что? Куда вы с такими-то деньгами?

С огромным любопытством слушал парня Войтек, как в детстве слушал страшные сказки.

— Никуда мы так и не уехали. Попался сразу же один из наших. Избили его, посадили в кутузку, а деньги в полиции отобрал у него начальник.

Согласился один тут за пятьдесят рублей передать от нас письмецо начальнику. Написал я в записке, что мы предлагаем ему взять из всех денег пятьсот рублей, а взамен требуем освободить арестованного и вернуть ему остальные, иначе — смерть. Послушался, отпустил арестованного. Собрались мы было отчалить, как вдруг узнаем,, что вернул он дружку нашему только двести рублей вместо тысячи. Убили мы начальника, но денег не нашли. Пристрелили еще двух полицейских, чтобы не помешали нам спокойно уйти. Уходили мы лесом. Набрели по дороге на погорельцев-евреев. Весь городок сгорел дотла, нужда кругом, горе, остались люди под открытым небом. Раздали мы им все наши деньги, осталось у нас рублей сто.

Удивился Войтек, что так обернулось дело. «Врет все малый», — подумал про себя, а вслух спросил:

— Вы, стало быть, раскаялись? Или как?

— При чем тут раскаяние? Люди в беде, надо их выручить. Делим, мы, значит, деньги, а они орут, толкаются, чуть друг друга не передушили. А тут, откуда ни возьмись, двое верховых, офицеры, и с ними две дамы. На пожарище полюбоваться приехали. Там верстах в десяти от городка артиллерия стояла. Ну, мы им любоваться не мешаем. Подъехали они к нам, остановили коней и смотрят, как мы деньги людям раздаем.

— Кто такие? — спрашивают у нас.

— Люди, — отвечаем.

— А деньги откуда? Где паспорта? Да это бунтовщики! А ну, руки вверх!

Чего захотели! Один из них револьвер вынул. Ну, уложили мы обоих. Дамочки с лошадей свалились от страха. Искали нас потом по всей округе, облаву устроили. Отсиживались мы в лесу с неделю, чуть с голоду не передохли.

— Ну, ну, а дальше что? Только чур не врать. Какой вам смысл меня обманывать?

— Я никогда не вру. Другое дело, если обстоятельства вынуждают.

— Иной брешет ради хвастовства, а то и просто так, по привычке.

— Я не такой. Да и в газетах об этом писали…

— Из-за этих офицеров вы, значит, попались?

— Товарищей моих взяли в деревне, дамочки их опознали, ездили они все время с солдатами, а я был в другом месте. Меня схватили на станции, далеко оттуда. Паспорт мой был в полном порядке, а револьвер я вовремя бросил. Дамочки меня не узнали. Потом нас всем погорельцам показывали, ни один не признал. Их тоже забрали, да потом всех отпустили.

Отвлекла эта история Келзу от его невеселых дум, забыл он на какое-то время о своей судьбе. Первый раз видел такого занятного молодца, никогда прежде не доводилось ему слышать о подобных приключениях.

Но больше всего удивляло Келзу то обстоятельство, что не принадлежал этот парень ни к одной организации, что не был он ни бандитом, ни бунтарем, орудующим в одиночку, на свой страх и риск. Был он, одним словом, неизвестно что. Видно, парень не промах, смышленый, на все готов у него ответ. Можешь сколько влезет размышлять над его ответом, прикидывать так и эдак, и все равно без толку, уж лучше сразу ему поверить.

— Ну хорошо, вот выпустят вас, а дальше что?

— Ничего, буду жить, как и раньше. Подамся в Америку на год-другой. Есть у меня там приятели, рабочие на приисках. Раньше я все больше с ними был.

— Значит, вы тоже иногда работаете как простой рабочий?

— Ну, не такой я дурак. Порядочный человек работать не должен, он должен бороться.

— А кто вас, порядочных людей, кормить-то будет?

— Вот потому, что люди есть хотят, порядок на земле сам собой установится. Только надо сначала разрушить все до основания.

— Ух ты! А на что же вы в Америку поедете? Припрятали, видно, где-нибудь денежки?

— Деньги? У меня они повсюду, возьму, где захочу. В лавке, на улице…

— Из монополек берите, а у людей нехорошо. Казенные деньги можно…

— Все можно! Да вам этого не понять.

— Чего ж тут понимать. Не в обиду будь сказано, все можно только бандитам.

— А кто такой, по-вашему, бандит? Да от обыкновенного бандита пользы в сто раз больше, чем от любого вашего социалиста, который боится чужое тронуть или богача потрясти. Люди сами за ум берутся! Настанет новое время! Идет великая революция! Она все сокрушит на своем пути! Половина людей погибнет, зато остальные обретут вечное счастье! Так будет!

Юноша говорил, и глаза у него лихорадочно горели, он замолкал на минуту, огонь в глазах потухал, потом вдруг вспыхивал диким пламенем, и юноша глядел так страшно, что ужас охватывал Войтека.

А глаза уже смотрят спокойно, так кротко и так невинно… Любой бы поручился, что за всю свою жизнь молодой человек не обидел и мухи.

Глубоко задумался Войтек. Перестал занимать его этот чудак. Вспомнил он о своей беде и, как прежде, страшно ему захотелось спать. Совсем было собрался Войтек ложиться, как вдруг какая-то непонятная радость охватила его душу, прогнала сон. Свершилось какое-то чудо или вот-вот свершится у него на глазах! Что же это?

Отчего так легко на душе стало? Будто непосильная ноша, которую нес он покорно, вдруг свалилась с плеч, будто нашелся вдруг выход из западни, из безвыходного положения! Что же, что произошло?

Он уже знает, он уже понял, что надо сделать!

Войтек сел на койке.

— Послушайте, мил человек; не знаю, как величать вас.

— Моя фамилия Грызяк. На что вам она?

— Не фамилия мне ваша нужна, а вы сами. Только честно скажите, сдержите или нет слово? Вам ведь все нипочем, так что даже не знаю… Если попросит вас, скажем, кто-нибудь в предсмертный час, исполните вы его просьбу? У нас слово дают, божатся, а у вас как?

— Да говорите просто, по-человечески, чего надо. Никогда я никого не обманывал, кроме жандармов или шпиков. Говорите, что для вас сделать? К вашим сходить, письмо передать? Сделаю все, что попросите.

— Только не обманите, ведь просит вас человек перед смертью.

— Не все ли равно. Для меня смерть ничего не значит, ни моя, ни чужая. Сделал бы и для живого, сделаю и для вас, если смогу.

— Нет у меня полной уверенности, что исполните вы мою просьбу. А не исполните — не страшно. Рисковать я ничем не рискую, дело вот какое: хотел бы я послать через вас письмо бабе в деревню. Только письмо очень секретное!

— Ладно, опущу его в ящик; денег дайте на марку, у меня нет ничего. Пока я деньги добуду, письмо вместе со мной пропасть может.

— Это письмо нельзя посылать по почте. Его передать надо нашим в Варшаве, но вот не знаю, во-первых, кому, а во-вторых, боюсь, вам не поверят.