Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Несомненно, я бы выразила идентичную мысль в ночь, когда мой прежний дом превращался в перевернутое огненное марево на фоне облаков, если бы у меня была шлюпка, в которой я могла бы выразить ее в тот момент.

Пожалуй, все подобные мысли вполне укладываются в ту же категорию, что и мысль о человеке у окна на картине, на которой в действительности никого нет, поскольку я, кажется, уже констатировала, что картины, в сущности, никогда не являются тем, что мы о них думаем.

Впрочем, не факт, что я констатировала нечто подобное.

Главное, продолжая размышлять в таком ключе, можно также усомниться, действительно ли я ходила к другому дому.

Бесспорно, я ходила к другому дому, ведь я отчетливо помню афишу, приклеенную к стене гостиной комнаты.

На афише изображена Жанна Авриль и еще три парижские танцовщицы. Более того, на ней перечислены имена всех танцовщиц, в том числе и ее.

Среди других имен на афише есть Клеопатра, Газель и мадемуазель Эглантин.

Да, я смутно припоминаю, что, возможно, уже даже говорила об этом раньше.

С другой стороны, конечно, никак нельзя узнать, была ли афиша нарисована до или после того, как Тулуз-Лотрек, возможно, ходил с моей палкой.

Кроме того, оказывается, в выражении лица Жанны Авриль нет ничего, что бы намекало на ее роман с Брамсом.

Тем не менее можно вспомнить другие картины, на которых она выглядит более чем достаточно чувственной, чтобы привлечь его.

К сожалению, в другом доме нет биографии Брамса, из которой я могла бы больше узнать об этом.

Биография Бетховена тут бы никак не помогла, надо полагать.

Кстати, биография Бетховена в другом доме называется «Бетховен».

Биография Брамса, в которую я однажды заглянула, называлась, насколько я помню, «Жизнь Брамса».

Ну, без сомнения, в этом я могла бы легко убедиться, ведь второй экземпляр биографии Брамса по-прежнему имеется здесь, где нахожусь я.

Впрочем, теперь, пожалуй, возникает вопрос, называлась бы биография Брамса «Жизнь Брамса», если бы у меня под рукой не оказалось второго экземпляра.

Иначе говоря, если бы нигде не осталось больше ни одного экземпляра «Анны Карениной», называлась бы она по-прежнему «Анной Карениной»?

Я, наверное, не вполне уверена, что имею в виду этим вопросом.

Тем не менее невозможно спорить с тем, что я, похоже, неоднократно думала о жизни Брамса, не видя биографию Брамса.

Кстати говоря, я неоднократно думала о «Признаниях» Уильяма Гэддиса, хотя не видела ни экземпляра «Признаний» Уильяма Гэддиса двенадцать или пятнадцать лет.

Я даже думала о самом Уильяме Гэддисе, хотя не видела Гэддиса двенадцать или пятнадцать лет тоже.

На самом деле я, возможно, никогда не видела Гэддиса.

Более того, я также думала о Т. Э. Шоу, а я даже не знаю, кто такой Т. Э. Шоу.

Зато вспомнив наконец-то, что Марко Антонио Монтес де Ока писал стихи, я, наверное, хотя бы могу смело предположить, что сестра Хуана Инес де ла Крус делала то же самое.

Но по какой-то причине о чем я сейчас на самом деле думаю, так это о сцене из «Троянок», в которой греческие солдаты сбрасывают бедного сына Гектора с городской стены, чтобы тот, повзрослев, не отомстил за своего отца и за Трою.

Боже, чего только мужчины не делали.

Ирен Папас, однако, была эффектной Еленой в «Троянках».

Кэтрин Хепбёрн тоже была эффектной в роли Гекубы.

Гекуба была матерью Гектора. Другими словами, разумеется, она была также бабушкой маленького мальчика.

Только представьте, как должна была чувствовать себя Кэтрин Хепбёрн.

Весьма вероятно, что мимо того упавшего дерева можно было ездить бесконечно, я полагаю, так и не заметив дороги. Тем более что эта дорога сразу же резко поворачивала.

Хотя теперь я вспомнила, что посмотрела еще несколько фильмов до того, как проектор, который я принесла в свой лофт, перестал работать.

Возможно, в одном из них Питер О’Тул играл роль Лоуренса Аравийского.

А в другом, кажется, Марлон Брандо играл Сапату.

Между тем я только что съела тарелку сардин.

Большая часть продуктов в банках все еще кажутся съедобными, кстати. Я перестала доверять только еде, упакованной в бумагу.

Хотя я бы почти все отдала за два жареных яйца.

Если серьезно, то я бы, честное слово, почти все отдала за то, чтобы понять, каким образом моему мозгу иногда удается вот так перескакивать с одного на другое.

Например, сейчас я снова думаю о том замке в Ла-Манче.

И по какой такой причине я помню также, что именно Одиссей нашел Ахиллеса, когда Ахиллес скрывался среди женщин, чтобы его не заставили идти воевать?

Допустим, Одиссей наверняка считал, что если сам он должен идти воевать, то и всем остальным следует делать то же.

Но все равно.

Вообще-то я собиралась добавить, что это еще один эпизод, который написал или не написал Тьеполо, но это был Ван Дейк.

Даже хотя Ван Дейк редко писал что-либо, кроме портретов.

В любом случае, о чем Одиссей, вероятно, не догадывался, так это о том, что от Ахиллеса забеременела одна из женщин.

Интересно, знал ли об этом Патрокл?

К замку — так, наверное, было написано на знаке.

А еще я, кажется, чисто случайно посмотрела интересный русский фильм об Андрее Рублеве и Феофане Греке.

Это были два русских живописца.

Пусть даже Феофан на самом деле не был русским, естественно.

Все это никак не связано с тем фактом, что в другом доме нет биографии Брамса, уверена я, каким бы ни было ее название, если бы она находилась там.

Вдобавок к биографии Бетховена, которая называется «Бетховен», есть также книга под названием «Бейсбол, когда трава была настоящей».

Как я уже упоминала, в этом доме есть экземпляр точно такой же книги.

Кстати, я все-таки решила, что это не академические размышления в духе Кьеркегора или Мартина Хайдеггера.

Хотя, вполне возможно, что она как-то связана с метеорологией.

В этой связи меня интересует вопрос о том, в какое время года, предположительно, играли в бейсбол.

Тогда, однако, книга кажется поразительно плохо отредактированной, и ее определенно следовало было назвать «Бейсбол, когда трава настоящая».

На самом деле название «Бейсбол, когда трава растет», было бы еще более подходящим.

В чем явно можно быть уверенным, с другой стороны, так это в том, что автор был другом людей, живших в этих двух домах. Или, возможно, даже сам жил неподалеку.

Определенно, два разных человека в двух таких близких домах не стали бы оба тратить деньги на одну и ту же книгу о бейсболе.

Впрочем, если бы в каждом из этих домов хранилось по экземпляру «Грозового перевала», вряд ли бы я предположила, что кто-то из жильцов знал Эмили Бронте.

Или что Эмили Бронте когда-то жила на этом пляже.