Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Все это было чистой случайностью.

Тот факт, что я также упоминала книгу о бейсболе, конечно, не следует считать подтверждением того, будто бы мне свойственен некий энтузиазм по отношению к бейсболу.

Честно говоря, я не считаю, что у меня есть любимый композитор.

Любопытно, однако, что в течение некоторого периода, не так давно, я могла слышать только «Времена года» Вивальди.

Даже когда я была уверена, что имею в виду нечто иное, «Времена года» были именно тем, что я слышала.

Такое случается.

С живописью такое случается ничуть не реже.

Например, время от времени я бываю уверена, что имею в виду определенную картину, но затем оказывается, что мне в голову пришла совсем другая картина.

Недавно утром такое случилось со «Снятием с креста» Рогира ван дер Вейдена.

Прямо сейчас я вижу эту картину.

Что, несомненно, вполне естественно, так как я снова думаю о ней.

Более того, даже если бы я не думала о ней, мне, конечно, пришлось бы задуматься, когда я печатала эти последние несколько предложений.

Тем не менее когда я думала о ней в то утро, я вовсе не видела «Снятие с креста».

Что я видела, так это картину Яна Вермеера, на которой молодая женщина спит за столом, в Метрополитен-музее.

Ну вот опять.

Разумеется, молодая женщина не спит за столом в Метрополитен-музее, так же как и Мария Каллас не была раздета на той набережной возле Савоны.

Молодая женщина спит на картине Метрополитен-музея.

Конечно, с этим предложением тоже что-то не так.

Ведь молодой женщины тоже не было, а было только ее изображение.

Вот почему, повторюсь, я в общем и целом с восторгом смотрю на теннисные мячи.

Но, в любом случае, я лишь начала говорить, что я не думала об этой конкретной картине вообще, даже хотя это была та самая картина, что пришла мне в голову.

Впрочем, если точнее, то разобраться я пыталась в том, почему я продолжала слышать «Времена года» Вивальди, даже когда думала, скажем, о «Троянцах» Берлиоза. Или о «Рапсодии для альта».

Если на то пошло, почему сейчас я вдруг вижу некое полотно Яна Стена, хотя я могла бы поклясться, что думала об одной картине Рогира ван дер Вейдена и еще одной Яна Вермеера?

Между прочим, вся музыка Вивальди, в том числе «Времена года», была совершенно забыта на долгие годы после того, как он умер.

Да, а Вермеером пренебрегали еще дольше.

Более того, никто ни разу не купил ни одной картины Вермеера, пока он был жив.

А у Вивальди тоже были рыжие волосы.

Как и у Одиссея.

Чего только нет в голове.

Даже хотя, с другой стороны, я не могу вспомнить ни одной маленькой детали о Яне Стене.

Или хотя все, что я могу категорически заявить о Рогире ван дер Вейдене, сводится к тому, что оригинал «Снятия с креста» до сих пор нельзя увидеть так, как полагается.

Несмотря на вымытые окна.

Или даже если я только теперь понимаю, что, вероятно, все на ней — евреи, как и на «Тайной вечере».

На картине под названием «Снятие с креста» Рогира ван дер Вейдена нет никого независимо ни от какого вероисповедания.

Изображения не имеют религии.

И, несомненно, это был кто-то другой, позже, кто решил назвать их «Четыре последние песни».

На самом деле мой любимый композитор — Бах, которого, кажется, я еще совсем не упоминала на этих страницах.

Я только что осознала кое-что еще.

На переднем сиденье того автомобиля, в котором я включила кондиционер, вспотев от ударов по теннисным мячам, лежал экземпляр «Пути всякой плоти» Сэмюэля Батлера в мягкой обложке.

Что, вероятно, объясняет, где я наткнулась на сноску о Сэмюэле Батлере, утверждавшем, что «Одиссею» якобы написала женщина.

Или, возможно, в той книге имелось некое предисловие о жизни Сэмюэля Батлера, которое и заставило меня упомянуть этот факт.

Я, однако, с полной уверенностью могу заявить, что никогда в жизни не читала Сэмюэля Батлера, даже в форме предисловия, ведь я знаю о Сэмюэле Батлере даже меньше, чем о «Пути всякой плоти», которую я тоже никогда не читала, как я могу заявить с не меньшей уверенностью.

И, без сомнения, я все равно едва ли открыла бы книгу в тот конкретный день.

Хотя бы даже только из-за поджигания страниц из биографии Брамса незадолго до этого, в попытке воспроизвести чаек, я, разумеется, скорее желала уделить свое внимание кассетной деке.

Даже если где-то в этом доме есть еще одна биография Брамса.

Не представляю, почему я сказала «где-то», когда я точно знаю где.

Жизнь Брамса находится в той самой комнате, где я оставила картину, изображающую дом, которая еще несколько дней назад висела на стене прямо над и немного в стороне от печатной машинки.

Дверь в ту комнату закрыта.

Морской воздух поспособствовал этой деформации.

Хм. Я, кажется, что-то упустила, совсем недавно.

О, я лишь хотела сказать, в чем я вполне уверена, что биография Брамса стоит криво и сильно деформировалась.

Несомненно, я отвлеклась на минуту, а затем решила, что уже вставила эту часть.

На самом деле я прикуривала сигарету.

Морской воздух должен был повредить и теннисные ракетки тоже, если задуматься.

Впрочем, считается, что струны на ракетке, как правило, в любом случае ослабевают.

Когда я говорю «считается», я, разумеется, имею в виду, что так считалось.

Вообще-то люди часто собирали самую разную подобную информацию о предметах, которые были им не слишком сильно интересны.

Маловероятно даже, что я могла бы назвать хоть нескольких бейсболистов, если бы захотела.

Я не могу себе представить, что захотела бы этого.

Бейб Рут и Лу Гериг.

Сэм Узуал.

На самом деле немало мужчин в моей жизни чрезвычайно восхищались бейсболом.

Когда моя мама умирала, мой отец бесконечно смотрел игры.

Ну, возможно, тогда я это и поняла.

Я поняла это, когда однажды вечером он забрал крошечное карманное зеркальце, всегда стоявшее у ее кровати, разумеется.

С другой стороны, трудно представить себе Баха, увлеченного бейсболом.

Хотя, возможно, во времена Баха бейсбол еще не изобрели.

Тогда Винсента Ван Гога.

Один черный игрок в Бруклине. Ну и еще один черный.

И Стэн Узуал — вот кого я, возможно, имела в виду.

Между тем ничто из этого не объясняет, как можно думать об одном музыкальном произведении, а слышать целиком и полностью другое.

Кстати, когда я говорю, что можно слышать целиком и полностью другое музыкальное произведение, я вряд ли имею в виду, что кто-то слышит все это произведение. В действительности я, разумеется, имею в виду, что кто-то слышит совершенно другую композицию.

Возможно, мне не обязательно было это объяснять.

Как бы то ни было, сейчас в моей голове снова картина Яна Вермеера.

Хотя, если точнее, то я думаю о предложении, напечатанном мной всего несколько страниц назад, в котором я сказала, что молодая женщина спит в Метрополитен-музее.