Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Второй раз Гертруда Стайн слышала этот колокольчик, когда познакомилась с Пикассо.

Несомненно, однако, что, как правило, гораздо сложнее вот так запросто определить, кто сумасшедший, а кто нет.

В Санкт-Петербурге, когда он наконец выяснил, как туда добраться, Достоевский, видимо, считал, что все встречавшиеся ему люди принадлежат к этой категории, или во всяком случае такое возникает впечатление.

Мужчины столь непременно безумны, что для них не быть безумным составляет особую форму безумия, и это еще одно предложение, которое, как я теперь вспоминаю, я когда-то подчеркнула.

Его я подчеркнула в книге, идентичной той, в которой подчеркнула одно из других предложений и которая на самом деле также была книгой, всегда лежавшей возле кровати Жанны Авриль.

Ведь это были «Мысли» Паскаля.

Я считаю, что мне бы понравилась Жанна Авриль.

Ну и я, конечно, с удовольствием сказала бы Паскалю, как я обожаю два его предложения.

Пожалуйста, не вставайте, даже радостно настаивала бы я.

Вообще-то Еврипиду в итоге пришлось отправиться в изгнание.

Это, впрочем, случилось не потому, что ему не хватало уединенности в своей пещере, а из-за сказанных им слов, которые некоторые люди не одобрили.

Аристотелю тоже пришлось отправиться в изгнание.

А Сократ между тем вынужден был принять яд.

Я полагаю, можно изумиться, вспомнив, что все это происходило в Греции, откуда вышли все искусства и все свободы.

Хотя некоторые фрески Андреа Мантеньи были уничтожены бомбами во время Второй мировой войны, в Италии.

Тем не менее многие списки, кажется, становятся длиннее.

Двадцать пятого октября был день рождения Пикассо.

Пусть даже у меня нет возможности определить, когда именно наступает двадцать пятое октября.

Или какая-либо другая дата.

Саймон родился тринадцатого июля.

В любом случае не думаю, что я слышала Марию Каллас еще хотя бы раз после того дня.

Да, и я почти не меняю транспортных средств в последнее время.

С другой стороны, я снова слышала Джоан Баэз. И Кэтлин Ферриер. И Кирстен Флагстад.

Всех этих людей я слышала, в сущности, примерно так же, как Гертруда Стайн слышала тот маленький колокольчик.

Хотя Кирстен Флагстад я также слушала на кассетной деке у теннисных кортов.

Возможно, я не упоминала о теннисных кортах.

Теннисные корты находятся рядом с дорогой, ведущей в город. Причина, по которой я не упоминала о них, состоит в том, что у меня не было никаких оснований упоминать о них.

Также у меня не было бы никаких оснований упоминать о них сейчас, если бы не мои объяснения насчет Кирстен Флагстад.

Получилось так, что однажды днем я решила поиграть в теннис.

Я не решила поиграть в теннис.

Что я решила сделать, так это ударить по нескольким теннисным мячам.

Теннисные мячи, по которым я решила ударить, были не те теннисные мячи, которые я когда-то спустила вниз по Испанской лестнице, между прочим. Возле теннисных кортов есть небольшой сарай, и эти я обнаружила там.

Теннисные мячи, которые я спустила вниз по Испанской лестнице, находились в коробке в багажнике джипа, кажется.

Эти теннисные мячи были в банках. Если бы не банки, то, как я совершенно уверена, они потеряли бы прыгучесть некоторое время назад, и поэтому, несомненно, я бы не решила ударить по ним.

Едва ли можно ударять по теннисным мячам, которые потеряли прыгучесть, что я поняла уже тогда, когда эта идея впервые пришла мне в голову.

Также в сарае были ракетки. Струны на большинстве из них растянулись, но я выбрала ту, на которой они растянулись меньше, чем на других.

Наверное, около часа я открывала банки и запускала теннисные мячи над одной из сеток.

Сеток там не было, ведь они тоже испортились из-за погоды некоторое время назад.

Ну, там были обрывки сеток.

Можно притвориться, что они не совсем обрывки.

Или что одна из них не совсем обрывки, а ведь большего и не требуется, чтобы запускать над ней теннисные мячи.

Многие из теннисных мячей отскакивали не очень хорошо, хотя и хранились в банках.

Или, возможно, это происходило из-за травы, проросшей сквозь покрытие кортов.

Честно говоря, я все равно никогда не была искусна в теннисе.

На самом деле я почти никогда не играла в теннис.

Все эти мячи до сих пор на обочине дороги, между прочим. Я часто замечаю их, когда еду в город или обратно.

Ну, я заметила их буквально на днях.

Вон теннисные мячи, по которым я ударяла в тот день, подумала я.

К счастью, это не то же самое, что заметить дым и подумать: вот мой дом, ведь то, что я замечаю в таких случаях, это всегда настоящие теннисные мячи.

Приятно быть уверенным в том, что говоришь, по крайней мере время от времени.

Я не забыла о Кирстен Флагстад.

Когда я закончила ударять по теннисным мячам, я была сильно потная.

Рядом было припарковано несколько автомобилей.

Часто в некоторых автомобилях все еще функционирует кондиционер.

Если бы я была на пляже, я бы вошла в океан.

Не будучи на пляже, я завела один из автомобилей.

Кирстен Флагстад пела «Четыре последние песни» Штрауса.

Такое случается. Поворачиваешь ключ зажигания, думая только о том, как запустить автомобиль или, в данном случае, как запустить кондиционер, и совсем не замечаешь, что кассетная дека находится во включенном положении.

Между прочим, я часто недоумевала, почему их назвали «Четыре последние песни».

Ну, без сомнения, их назвали «Четыре последние песни» потому, что именно таковыми они и являлись.

Тем не менее трудно представить композитора, который усаживается и говорит себе: сейчас я напишу свои последние четыре песни.

Или даже ложится и говорит такое.

Хотя, возможно, такое не исключено. Это кажется весьма сомнительным, но, пожалуй, не невероятным.

Так или иначе, может оказаться, что пела Кэтлин Ферриер.

А песни могли называться «Четыре серьезные песни» Брамса.

С тех пор, как я ошиблась насчет «Лючии ди Ламмермур», я решила не делать поспешных выводов в таких вопросах.

Кстати, Брамс никогда не был моим любимым композитором.

Несмотря на то что Брамс много раз упоминался на этих страницах.

Хотя на самом деле Брамс упоминался не так уж и много раз на этих страницах.

Что чаще упоминалось, так это биография Брамса, которая, возможно, называется «Жизнь Брамса» или, возможно, «Брамс».

Не считая прочих вариантов.

На самом деле что упоминалось, так это несколько биографий Брамса.

Биографии Бетховена и Чайковского тоже упоминались.

Как и история музыки, написанная для детей и напечатанная чрезвычайно крупным шрифтом.

Кроме того, я упоминала о том, что слушала Игоря Стравинского, когда каталась от одного конца Метрополитен-музея до другого в своем инвалидном кресле.