Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Разумеется, если учесть, что и оставшаяся часть названия, и каждое слово в той книге были на немецком, то нет сомнений в том, что небольшая вероятность ошибки все-таки существует.

Хотя если поразмыслить, то окажется, что не каждое слово в той книге было на немецком.

Кроме имени Лоуренса Аравийского появлялись и другие имена на английском.

Хотя, несомненно, когда я говорю, что имена появлялись на английском, я выражаюсь фигурально.

Разумеется, если кто-то читает книгу на немецком языке и натыкается на имена вроде «Уинстон Черчилль» или «Т. Э. Шоу», он же не говорит себе: книга, которую я читаю, написана на немецком, но имена Уинстон Черчилль и Т. Э. Шоу написаны по-английски.

Хотя забавно думать о том, что Уинстон Черчилль не английское имя.

Тем не менее мало кто стал бы так делать.

Не больше, чем я сама, когда читала перевод какой-нибудь греческой трагедии и натыкалась на имена, скажем, Клитемнестры или Электры: я не думала про себя, хм, эта пьеса написана языком Гилберта Мюррея, но имена Клитемнестра и Электра написаны по-гречески.

Пусть даже на каком-то совершенно ином уровне то, другое, имя, естественно, снова начало меня беспокоить.

Во всяком случае в такой мере, что, поскольку я столь часто думала о человеке по имени Т. Э. Шоу, то мне бы хотелось, чтобы он не только перевел «Одиссею», но сделал нечто большее.

Хотя теперь можно с уверенностью предположить, что он как-то связан с Лоуренсом Аравийским.

Если бы его имя упоминалось в подписях к фотографиям, я бы, по крайней мере, знала, как он выглядит, пусть даже это вряд ли помогло бы.

Но на всех фотографиях был только Лоуренс Аравийский.

Тем не менее совпадение, бесспорно, интересное: думать о ком-то малоизвестном, а вскоре после этого заметить его имя в книге, даже если понять что-нибудь из той книги, в которой отыскалось это имя, не представляется возможным.

И, по крайней мере, теперь я почти уверена, что он не бейсболист, как я, возможно, когда-то думала.

Конечно, между Лоуренсом Аравийским и бейсболом точно нет ничего общего, во всяком случае в фильме.

Учитывая все обстоятельства, Т. Э. Шоу, скорее всего, был кем-то, с кем Лоуренс Аравийский сражался в Аравии, о чем я помню по многим сценам из фильма.

Хотя, когда я говорю «сражался с», я, наверное, должна уточнить, между прочим, что они сражались на одной стороне.

Часто, когда говорят, что кто-то с кем-то воевал, легко понять это так, что один воевал против другого.

Так что, когда Марлон Брандо и Бенито Хуарес были в Мексике, в еще одном фильме, который я когда-то смотрела, можно было сказать, что один сражался с другим, имея в виду прямо противоположное тому, что подразумевают, когда говорят, что Т. Э. Шоу, скорее всего, сражался в Аравии с Лоуренсом Аравийским.

Как это ни странно, в таких случаях, как правило, всегда понятно, что имеется в виду.

Кстати, естественно, что Лоуренса Аравийского прозвали Аравийским уже после того, как он достаточно пробыл в Аравии.

И мне только что пришло в голову, что когда читаешь переводные книги, то и дело натыкаясь на имена вроде «Родион Романович», то, пожалуй, действительно останавливаешься и все-таки ловишь себя на мысли о том, что это имя не английское.

Ну, или когда люди, переводящие книги, пишут имена по-особенному. Например, Кlytaеmnaestra.

Или Elektra.

Между тем, когда я упоминала, что биография Лоуренса Аравийского была той самой второй книгой из коробки, которую я смогла узнать, я забыла упомянуть, что она была на самом дне коробки.

Я решила это отметить, поскольку если сказать, что какая-то книга была на дне коробки, то в большинстве случаев это также значит, что она была первой книгой, которую положили в коробку.

А причина, по которой какую-то книгу кладут в коробку первой, чаще всего заключается в том, что эта книга еще и самая большая из тех, что собираются туда положить.

На самом деле это можно взять за правило. Почти категорически можно утверждать, что если сперва засунуть в коробку остальные книги, то для самой большой книги просто-напросто не останется места.

Поэтому что на самом деле стоит отметить, так это то, что я вообще никогда этого не понимала.

Несомненно, свободного места в коробке остается ровно столько же вне зависимости от того, в каком порядке класть туда книги.

Однако попробуйте разместить в коробке книги, не положив на ее дно самую большую из них.

Более того, теперь, когда я подумала об этом, мне кажется, что Архимед или Галилей доказали нечто замечательное на этот счет, даже хотя почему-то вместо коробки использовалась ванна.

Ну, без сомнения, причина, по какой использовалась ванна, а не коробка, состояла в том, что их издание биографии Лоуренса Аравийского тоже не влезало в коробку последним, что, вероятно, и натолкнуло Архимеда или Галилея на этот эксперимент.

С другой стороны, я понятия не имею, сколько воды нужно налить в ванну, чтобы повторить этот опыт.

К сожалению, когда становишься старше, физика забывается одной из первых.

И наоборот, я только сейчас запоздало понимаю, почему те восемь или девять коробок с книгами в конце концов очутились в подвале, и я определенно уже упоминала, что это не раз озадачивало меня.

Почти наверняка дело в том, что тогда никто из обитателей дома не знал большинства иностранных языков сколько-нибудь лучше, чем я сейчас.

Боже, как же мне надоело смотреть на слово Dasein и гадать, что оно означает, — решил в итоге один из тех людей, как легко себе представить.

Или: о боже, как же мне надоело натыкаться глазами на дурацкую книжку под названием «Путь всякого мяса».

Вниз их, с глаз долой, все до единой.

Допустим, это не объясняет, почему туда же попало и переводное издание «Троянок», хотя, полагаю, просто по недосмотру.

В конечном счете есть вещи, сделать которые легче, чем наполнить книгами восемь или девять коробок.

Более того, заполнение книгами одиннадцати коробок к таковым не относится.

Однако это допущение может тем не менее ответить на вопрос о том, должны ли книжные полки в доме считаться наполовину пустыми или наполовину полными, и, если одной причиной для беспокойства станет меньше, уже поэтому оно заслуживает одобрения.

Даже хотя это сразу же напоминает мне об атласе, а что делать с ним, я до сих пор ума не приложу.

Определенно, я даже не упоминала об атласе в последнее время.

Что, однако, не значит, будто я о нем не думала.

Причина, по которой я думала о нем, заключается главным образом в том, что ему все время приходилось лежать на боку, поскольку, как я однажды обратила внимание, он был слишком высоким для полок.

Разумеется, в этом мире всегда были люди, которые упорно не брали в расчет такие высокие книги, когда делали книжные шкафы.