Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

Но чем же, по правде, хвалиться Хеймару? Он не задерживался подолгу ни на одном месте, работал во многих районах и пока не нашел еще своего места в жизни. Уж не считал ли он действительно, что два-три иностранных слова, непринужденная манера держаться и усталое острословие позволяют ему выглядеть сколько-нибудь значительно?

Впрочем, Хеймар уже ясно представлял, как уверенно, умно и независимо он будет держать себя с этими двумя барсуками (почему-то он решил, что жена Яака должна походить на мужа в его юные годы — то есть быть такой же круглолицей, румяной и носить очки), как передаст их детищу коробку дорогих шоколадных конфет, как почтительно, но вместе с тем будто и между делом поцелует руку (конечно же короткопалую) у хозяйки дома. Какой изумленно-ревнивый взгляд будет у Яака, наблюдающего за всем этим со стороны.

Проклятье! Нужно же было приходить сюда!

Первый и весьма внушительный сюрприз ожидал Хеймара у зеленой калитки, гнутой из железных труб: у Яака был собственный дом. Словно защищаясь, Хеймар мигом постарался припомнить карикатуры из «Пиккера» [26] «Пиккер» — сатирический журнал, издающийся в Таллине. на индивидуальных застройщиков — хапуг или халтурщиков, но такой прием не дал желанного результата: в голову лезло что-то совсем другое…

Это было много лет назад в Тарту. Они сидели на кроватях и, как всегда, спорили, ибо спор разгорался всякий раз, едва только Хеймару удавалось втянуть Яака в разговор.

— Умный человек при любом режиме сумеет великолепно устроиться. А голь всегда останется голью! Вообще это слово «голь» скорее характеризует духовное развитие человека, чем его материальное положение, — декларировал юный темнокудрый циник. — Разум дан человеку для удовлетворения всех его потребностей, и нельзя вообразить себе умного человека без экономической свободы!

Это заявление, шедшее не столько от сердца, сколько от желания подразнить Яака, целиком выполнило свою миссию. Яак покраснел, как и обычно, когда сознавал, что ему необходимо парировать удар, и в ответ, помнится, сослался на великих революционеров.

Хеймар не помнит, как дальше развивался спор. В заключение он все же спокойно усмехнулся и добавил, что вообще не представляет своего будущего без автомашины и дома, хотя и не намерен ради них лезть из кожи. Они должны явиться сами по себе.

А Яак в ответ говорил нечто о высоких целях и под конец шумно, словно выстрелил, захлопнул какой-то каталог. Хеймар остался доволен, Яак рассердился — стало быть, главное в споре достигнуто. Хеймар сказал, что дружище Приукслепп — сама наивность, хотя и очаровательная. Затем он победоносно растянулся на кровати, перед тем тщательно расправив складки на брюках. Все это ныне со злорадной отчетливостью восстановила память.

Дома у Яака было уютно, во всем чувствовался вкус. В передней, отделанной панелью из белого дерева, Хеймар недоверчиво взглянул на спутника — неужели он, Яак, умудрился все это устроить? Ни скупости, ни транжирства. Просто дом как дом. Хеймар чуточку изменил свое мнение о Яаке. Тот уже не казался таким тупицей и чудаком. Медлительность тогдашнего деревенского паренька перешла в мужественность и уверенную силу. Хеймару вспомнилась шопенгауэровская мысль о том, что у каждого человека есть свои предпочтительные годы, для которых он более всего подходит: есть люди, прекрасные в юности, — такими они бывают иногда почти до сорока лет, а после становятся лысыми, брюзжащими скрягами; есть и такие, которые из убогих юнцов превращаются в настоящих мужчин. Очевидно, Яак относится к последним. Во всяком случае, нынешний тридцатипятилетний Приукслепп совсем не ровня тому парню в двадцать лет. А сам Хеймар? Двадцать два, двадцать три — вот его кульминационные годы, когда все жесты и слова юноши как бы говорили об одном: нечто возникает, нечто вот-вот появится, нечто великое и удивительное!

Да, сейчас ему стало все ясно, но об этом следовало бы помнить вчера…

Когда Хеймар, стараясь ничему не удивляться, с небрежно-внимательным видом спросил:

— Где же ты, братец Яак, отхватил сразу столько деньжищ на этакое гнездышко?

Яак ответил (впрочем, совсем не гордо, а как бы стыдясь):

— Мы купили это на деньги за книгу.

— За какую книгу? — не понял Хеймар.

— Да все за ту же «Остеологию». Ее также перевели на русский. Большим тиражом вышла.

«Остеология — наука о костях», — подумал смущенный Хеймар. Ведь он сам, как-никак, врач, а вот ничего не знал об этой книге. Да и откуда, впрочем, знать? Зачем ему, врачишке, пускаться в высокую науку!.. С ежедневной его работой в военном комиссариате справился бы и санитар. Подумаешь: выстукивать грудную клетку у призывников… Так чего же он подивился этой новости насчет книги? Ведь Яак уже в студенческие годы интересовался изучением костей. Он, бывало, целыми днями рылся в справочниках, но, как тогда казалось Хеймару, безо всякого проблеска собственной мысли. Казалось. А почему?..

— Ах, стало быть, за книгу… Знаю, знаю. Да вот сразу не вспомнил.

Они прошли дальше, и тут Хеймара ожидал новый сюрприз. В дверях их встретила хозяйка дома. Она оказалась именно из тех женщин, которые всегда были слабостью Хеймара. В молодости он часто волочился и ухаживал за шикарными, надменными красотками. Они хорошо одевались, и от них веяло холодком. А он, признаться, в глубине души всегда немного благоговел перед правдивыми и чуткими женщинами. Хеймар был убежден, что, несмотря на все свои приключения, он женится именно на такой женщине. Но до сих пор он сам штопал себе носки…

Хеймар не решился даже поцеловать у нее руку — это выглядело бы неприлично и фальшиво. Красивому губастенькому мальчугану он преподнес коробку с шоколадными конфетами, а тот неловко протопал к столу и как бы в ответ принес оттуда сигареты и спички, с ужасно деловитым видом раскрыл пачку и совсем по-мужски предложил гостю закурить. И, кажется, впервые в жизни Хеймар при виде ребенка над чем-то задумался.

Не успели они с Яаком выкурить по сигарете, как Нора уже переоделась и пригласила их в следующую комнату. Хеймар не мог отвести от нее глаз, до того юной была эта женщина в черном платье из тафты с белым воротником — ну совсем девочка. И это — жена Яака? Неужели? Просто не верилось. С такой женщиной Хеймар и в лучшие свои годы пошел бы куда угодно.

Нора, словно шутя, повязала Яаку галстук, а тот благодушно ворчал. Действительно, он не отличался особой элегантностью, но его хозяйская повадка, чуть неловкая и вместе с тем исполненная мягкости, очень подходила ко всему строю дома.

К угловому дивану был пододвинут низенький столик. На нем появилась тарелка с нарезанным кексом и бутылка коньяку. Сели, выпили: Нора не спеша, понемногу, мужчины же налегли на бутылку поэнергичней. С каждой рюмкой Яака все сильней распирало чувство студенческого товарищества.