Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

— Та-ак, а теперь заведем мотор для пробы!

Эйно с восхищением и даже страхом следит, как Тукк тянет вниз рубильник. Будто задумчиво рассказывая о чем-то, мотор начинает гудеть.

— Видишь технику? — качает головой Тукк.

— Вижу.

— Веди своего одра в музей и вели, чтобы ему, бедняге, назначили пенсию!

Пора последней сирени. Эйно срывает у забора две цветущие ветки, прикрепляет их к уздечке мерина и ведет своего приятеля на конюшню. Конюх смеется:

— Что, Водолей, свататься идешь, мерина наряжаешь?

Эйно не отвечает. Пусть смеется, ему все равно не понять, какой сегодня день у Эйно и у мерина. Да, пусть Водолея больше нет, нет! Коню летит охапка пахучего сена.

Затем он широкими шагами подходит к знакомому сараю. Сегодня хоть не надо никуда спешить! Ровно работает мотор, и по трубам течет вода.

Хождение по кругу закончено. Светлые мягкие пряди упали на высокий лоб; лицо Эйно стало коричневым от солнца и ветра. Он стоит, размышляя на пороге насосной станции, и слушает монотонное журчание, оно — как берущая за душу песня.

1962

Хеймар не без досады ощутил, что мало-помалу просыпается. Причудливая бутафория сновидений неумолимо уплывала куда-то вдаль. Он попробовал ухватиться за самый нереальный обрывок сна, чтобы схитрить, обмануть самого себя, убедить, что до пробуждения еще далеко. Поначалу это ему удалось: школьный товарищ Яак Приукслепп каким-то острием — обломком кости — нацарапал на куске линолеума его портрет и попросил Хеймара, как большого знатока, кое-что подправить в портрете. Хеймар взялся было за дело, но острие не послушалось его и ни с того ни с сего вывело под портретом большой вопросительный знак. Напрасно он тщился переделать знак вопроса хотя бы на восклицательный. Острая косточка своевольничала и вдобавок еще пририсовала к вопросительному знаку два крылышка. Тот превратился в какое-то странное существо, напоминавшее павлина, который тут же вознамерился улететь. Попытка задержать его провалилась. С натугой оторвался павлин от земли и понесся к горизонту. Вымазав лицо в грязи, несуразно подпрыгивая, портрет потащился по земле вслед за павлином. Вскоре тот и другой стали уменьшаться, пропали, и тут Хеймар открыл глаза.

Легкий ветерок вяло поигрывал желтой гардиной. Откуда-то доносились крики и удары по мячу. В окно лился теплый покой летней полуденной поры. Все окружающее чем-то напоминало санаторий. Куда же его, Хеймара, занесло? Во всяком случае он не дома. Иначе со сна ему первым делом бросилась бы в глаза резная рогатая голова черта на ветхом старинном кресле, та самая прехитрющая голова, которая ночью по-приятельски тянет пьяного излить душу, а утром молчит и только скептически ухмыляется… Ладно, где же он все-таки? Еще миг — и дернулось резкое, словно запах горчицы, сознание. Да, он, Хеймар, очутился в квартире своего бывшего университетского коллеги Яака Приукслеппа!

Нужно же было ему вчера носом к носу столкнуться на улице Виру с этим самым Приукслеппом! Откуда взялся этакий глупый обычай, почему так заведено, что если ты вместе с человеком несколько лет протирал штаны на школьной скамье, то должен и дальше интересоваться его жизнью? Они с Яаком — так, по крайней мере, думалось Хеймару — никогда не дружили, хотя, кроме всего прочего, целый год жили на пансионе у одной и той же хозяйки.

Хеймар шевельнул откинутой на подушку головой и ощутил болезненные толчки крови.

Яак… Каким беспросветным зубрилой-мучеником он был когда-то! А теперь? Хеймар почувствовал уколы зависти.

Яак Приукслепп, этот тучноватый деревенский парень со своей потешной фамилией, при первом же знакомстве много лет тому назад произвел на Хеймара неприятное впечатление. Они были совершенно различными людьми. Иногда такое различие сближает, но у Хеймара и Яака оно было совсем другого рода. Хеймар не мог без ядовитой усмешки смотреть на изношенный и до невозможности набитый портфель Яака, неприглядный вид которого, казалось, вовсе не смущал владельца; на его чуточку сонную и добродушную улыбку, на крепкую крестьянскую шею, на галоши, которым Яак оставался верен вплоть до начала июня.

А то обстоятельство, что Приукслепп тратил все свои деньги на книги и еду, задевало в Хеймаре какую-то завистливую струнку. Им обоим родители высылали на расходы примерно одинаковые суммы, но, в отличие от Яака, Хеймар тратил деньги совсем на другие цели. Он одевался как подобает джентльмену; костюмы были отменного качества и не уступали костюмам других модников. Часто он посещал кафе и кино, а раза два в месяц умеренно выпивал в ресторане. Оттуда Хеймар возвращался не без торжества — рот у него благоухал коньячными ароматами, а руки хранили запах женских духов. Но дома, как назло, Яак всегда спал, храпя во все завертки, и в лучшем случае лишь мельком оглядывал Хеймара. Взглянет, повернется на другой бок и снова давай храпеть. Из-под короткого одеяла виднелись его толстые и порядком заскорузлые пятки, под подушкой обычно лежала толстенная научная книга, короткопалые кисти покоились на простыне в такой симметрии, что Хеймара душила злоба.

Когда же на следующее утро он просыпался, то первым делом видел Яака, уплетающего мясные консервы. Яак любил хорошо поесть, да к тому же на покупку книг все деньги не изведешь — много ль тогда издавали трудов по медицине? Своей снедью он по-приятельски угощал и Хеймара, однако тот неизменно отказывался и, словно страстотерпец, находящий удовлетворение в муках, ограничивался более чем скромным меню, которое состояло из макарон и маргарина. Разумеется, он, Хеймар, не какой-нибудь омещанившийся зубрилка.

А вот на анатомических вскрытиях Яак частенько помогал Хеймару. Вообще же он был добросердечен и никогда не испытывал зависти к тому, что Хеймар живет вольготнее и веселее. О, если бы только знал Яак, как жаждал его коллега именно этой зависти! Дружелюбие Яака едва не сводило Хеймара с ума.

И вот теперь тот самый Яак Приукслепп встретил его вчера в городе и просиял непритворнейшей радостью. Работаю, говорит, в академии, сам одет хорошо, и Хеймар по его виду сразу же решает, что Яак наверняка женат. Так оно и было. Приятель зазвал его к себе домой посмотреть сына, которому только что исполнилось три года.

Зачем он все-таки зашел к этому Яаку? Ведь можно же было найти сотню предлогов, чтобы отказаться. Должно быть, потому согласился, что захотелось поглядеть, как живет его полная противоположность. И еще одна причина: желание вызвать у Яака зависть к нему и тем самым испытать долгожданное удовлетворение. Хеймар думал, что, возможно, тогда, в Тарту, Яак был слишком ребячлив, чтобы огорчаться их несхожестью, что он не видел ничего дальше своих книг и консервов.