Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Фермер отвечал не сразу:

— Я возобновил мой договор аренды, но ваш управляющий повысил арендную плату.

— Сколько он надбавил?

— Сто пистолей 20.

— Бастьен, скажи правду, сколько ты получал прежде, когда договаривался со мной?

— Две тысячи франков.

— Значит, у тебя остается только сто пистолей прибыли?

— Не больше.

— И, кажется, у тебя пятеро детей?

— С тех пор как мы не видали вас, графиня, Бог даровал нам милость и послал еще малютку.

— Хороша милость для бедняка, который получает только тысячу франков! — Она обернулась ко мне. — Отец, мать, шестеро детей, и на пропитание и содержание всего сто жалких пистолей! Я знаю, что в крайнем случае здесь можно прожить на эту сумму, но при таких средствах нельзя ни принять друга, ни позволить себе курицу, нужно вечно отказываться от даже ничтожных лишних расходов. И после многих лет экономии и труда у него не останется ничего, чтобы оставить своим сыновьям или дать в приданое дочерям! Нет, добрые люди, нет, этого не будет! Брюмон, вели Ла Флёру сейчас же передать моему управляющему, что я жду его здесь.

Когда я вернулся, графиня говорила:

— Будь спокоен, Бастьен, ободрись и принеси мне сливок, потому что мы с мадемуазель де Брюмон очень любим свежие сливки.

Он принес две полные кринки. Я думаю, что графиня заболела бы от сливок, если бы ее шаловливость не одерживала верх над пристрастием к вкусному угощению. Она не могла съесть подряд даже три ложки; каждую минуту она старалась запачкать сливками лицо своей подруги, которая, впрочем, платила ей тем же. Мы забавлялись, как дети, и хохотали как безумные, когда явился управляющий.

Лицо графини тотчас приняло серьезное выражение:

— Я хотела бы знать, почему вы, не посоветовавшись со мной, при возобновлении договора с этим честным человеком повысили арендную плату?

— Графиня, зная намерения и пожелания графа...

— Понимаю. Но вы не подумали, что, угождая ему, чрезвычайно рассердите меня. Послушайте: я не желаю обсуждать это дело с господином де Линьолем, вы виноваты, вы и исправляйте вашу вину. Если завтра до полудня вы не принесете мне нового договора с прежними условиями, к вечеру вас не будет в замке.

— Графиня!

— Никаких возражений! Идите!

Фермер, его жена и старшая из дочерей бросились на колени перед графиней и оросили ее руки слезами. Посудите сами, каково было мое волнение, когда я увидел, что госпожа де Линьоль тоже проливает восхитительные слезы. Увлеченный первым порывом моего восторга, я бросился к ней в объятья, прижал к сердцу и несколько раз поцеловал. Я воскликнул:

— Милое создание, как ты делаешься мне дорога!

— Мои добрые друзья, — сказала она, — это уже слишком, встаньте, встаньте. Если благодарность — долг, то Брюмон расплатилась за вас. Всеми богатствами земли нельзя оплатить наслаждение, которое я испытываю.

Они поднялись; мы уехали, забыв допить сливки.

Возможно, слишком быстрый переход от очень трогательной сцены к сцене смешной удивит вас и, полагаю, даже немного возмутит, но я не могу удержаться и не рассказать вам о смешном происшествии следующей ночи.

Графине было известно, что де Линьоль занял комнату рядом с нашей, но неосторожная женщина не заметила, что только легкая перегородка отделяет ее кровать от кровати мужа, который еще не спал. Так что угадайте по вопросам, заданным графом жене, угадайте, говорю я, что за шум доносился до него из-за тонкой стенки.

— Вам нездоровится, графиня?

— Кто это говорит?

— Я.

— И что вы сказали?

— Вам нездоровится?

— Ничуть не бывало.

— Я слышал, как вы вздыхали.

— Уверяю вас, это вам приснилось.

— Нет, я слышал, но, может быть, вы спали, впрочем, мне нечего бояться: если вам что-нибудь понадобится, ваши горничные рядом.

— И со мной мадемуазель де Брюмон, граф.

— О, разве мадемуазель де Брюмон сумеет оказать помощь женщине, которая...

— Лучше всех служанок на свете!

— Вы имели случай убедиться в этом?

— О, много раз!

— Уже?

— Да, и уверяю вас, граф, что мои служанки, да и вы сами, не сумели бы ухаживать за мной так, как она.

— В таком случае я могу спать спокойно.

— Да, спите, спите.

— Желаю вам доброй ночи, графиня.

— Благодарю вас, ночь началась недурно.

— Доброй ночи, мадемуазель де Брюмон.

— Благодарю вас; я постараюсь провести ее хорошо.

Этот случай заставил резвую графиню быть сдержаннее, а главное — обращаясь ко мне, называть меня только моим женским именем.

Мы проснулись поздно. Госпожа де Линьоль предложила мне поехать за ее мужем, который с самого утра отправился на охоту. Я согласился. На расстоянии приблизительно полумили от замка мы вышли из экипажа, так как графине захотелось пешком подняться на холм. Прислуга отстала от нас; мы были почти на вершине холма, когда появился какой-то всадник. Он сначала скакал галопом, но, догнав нас и окинув внимательным взглядом, остановил лошадь.

— Что нужно этому человеку? — спросила графиня.

— Я привез письмо мадемуазель де Брюмон.

— Отдай его мне.

— Я должен отдать его в руки госпожи де Брюмон.

— Это я, — сказала графиня.

— Нет, не вы, — возразил посыльный и, указав на меня, добавил: — Это он.

— Как он?

— Да, он.

Слуга бросил мне записку и немедля ускакал. Я распечатал письмо и прочитал.

— Что там такое, Фоблас? — воскликнула графиня. — Ты побледнел.

— Ничего, ничего, мой друг.

— Покажи записку.

— Нет, не могу.

Раньше, чем я угадал ее намерение, она вырвала у меня из рук проклятую записку и положила себе в карман.

Мы спустились с холма и направились к замку. Несмотря на мои настояния, я не смог упросить графиню отдать мне письмо. Вернувшись в свою комнату, госпожа де Линьоль бросилась в уборную и, закрыв за собой дверь, без помех прочла роковое послание. В записке говорилось следующее:

Ты долго был дочерью дю Портая, теперь ты мадемуазель де Брюмон. Я всегда читал в твоей физиономии, что ты постоянно будешь обольщать жен и обманывать мужей. Я мог бы привлечь на свою сторону второго мужа, открыв ему твою тайну, но ты подумаешь, что я трус. Если ты еще не стал в самом деле женщиной, то через три дня, то есть десятого числа сего месяца, ты явишься в лес у Компьеня 21 и подождешь меня на второй боковой дороге слева. Я буду там между пятью и семью часами вечера, без друзей, без слуг и возьму с собой только шпагу.

Через две минуты госпожа де Линьоль вернулась и бросилась в мои объятия.

— Нужно ехать, — сказала она, — нужно; я не стану советовать тебе ничего бесчестного. Мы пообедаем и поедем, правда?

— Да, мой друг.

— Десятое... Сегодня ведь девятое? Тебе придется проехать больше сорока льё. Нельзя терять ни минуты. Правда?