Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Он беден?! — воскликнула она.

— Очень беден, но к нему были настолько справедливы, что старшего из его сыновей приняли в Военное училище, а младшую из дочерей—в Сен-Сир 13.

— У него много детей?

— Дома осталось еще трое; вместе с отцом они прозябают в деревне в Лангедоке.

— Ну скажите, разве не ужасно, что придворные, утопающие в роскоши, отнимают у несчастной семьи ее последние и заслуженные средства? — Она обратилась к своему мужу: — Вам не стыдно?

— Стыдно? Мне? — удивился граф. — Если этот господин несчастен, пусть пожалуется; если он забыт, пусть покажется. Что он делает в провинции? Почему не приедет в Версаль? Почему не дежурит в приемной «Бычий глаз»? 14 Что, я должен ехать за ним? Ему не повезло на войне, но разве тысячи офицеров не покрыты такими же ранами, как он? Ведь он поправился! При дворе нужны не рубцы от ран, там необходимо иметь друзей, терпение и настойчивость. Если господин де Сен-Пре обладает всем, о чем я говорю, его очередь настанет.

Графиня запальчиво возразила:

— Но не будь вас, для него эта очередь, возможно, настала бы уже сегодня.

Господин де Линьоль высокомерно заметил:

— Какой вы еще ребенок! Вы совсем не знаете света. Предположим, я уступил бы место этому господину, но тогда его оттеснили бы другие, менее совестливые. Кроме того, если бы различные мелкие соображения всегда останавливали человека, ему некогда было бы подумать о себе.

Госпожа де Линьоль покраснела, побледнела и затопала ногами:

— Брюмон, вы слышите! Вот рассуждения, способные вывести меня из себя! Я готова взорваться! Граф, как вы отлично заметили, я не знаю ни света, ни сердца человеческого, ни, слава богу, искусства рассуждать; я только слушаюсь моей совести, и она кричит мне, что вы сегодня провели министров, обманули короля и обобрали несчастных.

— Графиня, такие выражения...

— Да, граф, обобрали. — Де Линьоль хотел уйти, но жена удержала его и несколько более спокойным тоном продолжала: — Если вы в течение ближайших дней не найдете способа отказаться от вашей пенсии в пользу господина де Сен-Пре, объявляю вам, что я буду ежегодно посылать ему две тысячи экю в порядке возврата долга.

— Как вам угодно, графиня; вы можете исполнить ваше желание, нисколько себя не стесняя. Это составит не более трети ежегодной суммы, идущей на ваше содержание.

— Даже не надейтесь, граф: я не коснусь этой части моих доходов. Хотя я не должна давать вам никакого отчета, я с удовольствием повторю вам то, что уже твердила сто раз. Я не стану бездумно тратить по двадцать тысяч франков в год на туалеты, пока в наших имениях живут несчастные, у которых нет хлеба. Я буду употреблять мои сбережения так, как мне подскажет сердце! Ваш же долг господину де Сен-Пре вы заплатите из наших общих средств. Если вы поручите это мне, я заложу мои бриллианты, и, когда я заложу их в Мон-де-Пьете 15 от вашего имени, посмотрим, как вы осмелитесь не выкупить их.

— Нет, графиня.

— Нет? Кажется, вы осмеливаетесь говорить «нет»? Повторяю: я так хочу и так будет. Не злите меня, граф, не доводите до крайности. У меня есть родные, друзья, на моей стороне право — я без труда добьюсь, чтобы суд нас развел. Я отлично знаю, что без меня вы прекрасно обойдетесь, но потеря моего состояния внушит вам горькие сожаления. Брюмон, я не могу больше молчать, перед тобой самый бесчувственный и самый скупой человек в мире. Я день за днем борюсь с его скаредностью и несправедливостью. Вот уже полгода я живу рядом с ним и ни разу не видела, чтобы он помог бедняку. Он любит только копить. Золото — его кумир. Увеличив свое богатство, он живет лишь надеждой увеличить его еще больше. А спросите: для кого? Для своих дальних родственников, потому что он не думает о бедных, а детей у него никогда не будет... Если только неудачная шарада...

Вот уже четверть часа графиня сердилась и негодовала, но вдруг расхохоталась как сумасшедшая. Однако, подумав с минуту, она продолжала:

— Если только какая-нибудь неудачная шарада... не займет в его сердце места любимого ребенка. Впрочем, немудрено, что он любит шарады: они ему ничего не стоят. Кстати, мы заговорили о детях! Граф, я хочу видеть моих крестьян: прошлой осенью я собиралась съездить в мое Гатине 16, но вы удержали меня из-за свадебных визитов. Потом мне сказали, что вы тайком от меня осматривали мои имения; теперь, узнав вас хорошенько, я боюсь за моих крестьян. Граф, я не желаю, чтобы в условиях их жизни что-нибудь изменилось; я не хочу, чтобы вассалы маркизы д’Арминкур пожалели, что стали вассалами графини де Линьоль. Добрые люди, моя милая тетушка воспитала меня среди вас, ваши почтенные труды развлекали меня, я заботилась о ваших невинных удовольствиях. Тетя учила вас любить меня, а меня — уважать вас, быть счастливой вашим счастьем, гордиться вашей любовью и радоваться вашему благосостоянию. Я с наслаждением вспоминаю, как она говаривала: «Элеонора, разве тебе не приятно в твои лета иметь столько детей, сколько в этой деревне живет крестьян?» Да, они мои дети. Да, добрые люди, я хочу вернуть вам вашу мать. Она не покажется вам очень старой, и надеюсь, что теперь, как и в то время, когда она была моложе, вас тронет мысль, что она поощряет ваши труды, устраивает для вас праздники, открывает ваши танцы, сидит с вами за одним столом, награждает ваших прилежных сыновей и увенчивает добродетельных дочерей.

Только что графиня смеялась, теперь в ее глазах стояли слезы.

— Граф, — продолжала она пылко, — завтра я уезжаю.

— Завтра?.. Невозможно! В такое время года...

— Простите, граф, весна приближается и приносит с собою прелестные дни. Стоит чудная погода. Завтра я уезжаю в мое имение. Я останусь там несколько дней, потом вернусь за тетушкой; ее дела к тому времени закончатся, и я на несколько недель отправлюсь вместе с ней во Франш-Конте 17. Там у меня тоже дети.

— Но, графиня...

— Граф, я еду завтра, это решено; я возьму с собой мадемуазель де Брюмон. Если вы свободны, поедемте с нами. У вас есть дела? Не стесняйтесь: ни для моих занятий, ни для моих удовольствий мне не нужен человек, одинаково не способный радоваться чужому счастью и сочувствовать чужому горю.

Она тотчас же приказала приготовить свои сундуки и дорожную карету. Граф де Линьоль ушел из комнаты с недовольным, но покорным видом.

Графиня плакала; гнев на ее лице угас, самые добрые чувства проявились в ее чертах. Мое сердце наполнилось сладким волнением, которое, по-видимому, взволновало ее сердце. Чувствительность, дочь провидения, а иногда и несчастья, сестра сострадания и мать благотворительности, мне кажется, принадлежит к числу тех добродетелей, которые дарованы нам, мужчинам, ради того, чтобы мы были любимы, и ради продолжения рода; для вас же, наши нежные подруги, она служит средством нравиться во всяком возрасте; я, по крайней мере, не видывал ни одного старого лица, которое не молодело бы, отражая добрые чувства. И такова изумительная сила добра, что, украшая дурнушку, оно придает дополнительную привлекательность красавице. Посудите же, до чего в эту минуту госпожа де Линьоль показалась мне прелестной в своей чарующей и юной красоте, и не удивляйтесь, что причина, сама по себе достойная похвал, породила непохвальные следствия...