Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Наконец госпожа де Фонроз замолчала; ей хотелось смутить меня, и она могла порадоваться, видя, какое действие оказала на меня роковая новость, — роковая, потому что она огорчила меня. Я считал невозможным, чтобы страстный поклонник Софи и счастливый возлюбленный графини де Линьоль был влюблен еще и в госпожу де Б. Однако в глубине души некий голос твердил мне, что маркизе следовало оставить меня в тюрьме. Да, в порыве крайнего возмущения я осмеливался упрекать ее за то, что она сделала для меня слишком много. Неужели моралисты правы, утверждая, что человек по сути своей существо неблагодарное? 11 Госпожа де Линьоль, раздраженная моей печалью, которую нетрудно было заметить, громко сказала:

— Вы очень серьезны, мадемуазель.

— Да-да, — подтвердил граф.

Я ничего не ответил, потому что баронесса, которая мгновенно угадывала мысли и быстро предупреждала опрометчивые поступки своей подруги, уже наклонилась к ней и шепотом говорила нечто, вероятно, способное ее успокоить. Я воспользовался этим мгновением, чтобы подойти к господину де Линьолю.

— Граф, если не ошибаюсь, вы как-то выразили желание, чтобы при вашей молоденькой супруге никогда не говорилось ни о любви, ни о любовных приключениях?

Он мне отвечал:

— Это правда, но речь зашла об этом гуляке, я рассердился, увлекся и забыл обо всем. Я очень благодарю вас за то, что вы напомнили о моих правилах; я воспользуюсь вашим советом, мы поговорим о чем-нибудь другом.

Жестокий, он сдержал слово: мне пришлось целый вечер разгадывать шарады и выслушивать длинные рассуждения о движениях души.

В десять часов баронесса уехала, чтобы отправиться ужинать с тем, кого она назвала «моим дедом»; в полночь господин де Линьоль пожелал графине доброй ночи, а мадемуазель де Брюмон — крепкого сна. Из этих двух противоречивых пожеланий исполнилось только одно: графиня провела добрую ночь именно потому, что мадемуазель де Брюмон спала очень мало.

Пусть не удивляются те читатели, которые еще не забыли, что накануне вечером и нынче утром я уделил кое-какое время Жюстине. Вспомните о моем длительном заключении, и вы поймете, что холостяцкая диета, которой я строго придерживался целых сто двадцать смертельно долгих дней, как нельзя лучше подготовила меня к разорительным излишествам нескольких счастливых ночей.

А вы, неудачливые любовники, столкнувшиеся с пресыщением в объятиях любви и не помышляющие об очередной победе, которая кажется вам превыше всяких сил, примите вместе с моим свидетельством спасительный совет и наберитесь отваги: сядьте в Бастилию, проведите там всего четыре месяца, а когда выйдете на волю, вы увидите, на что способны и с какой скоростью вы помчитесь к стопам ваших любовниц! О! Сколько раз вы повторите им слова любви, и хорошо, если они ответят вам тем же! О, какими прекрасными вы их найдете, если они остались вам верны!

Моя возлюбленная не только была мне верна, она клялась быть верной всегда. Я, со своей стороны, так постарался заверить ее в своей верности, что на следующий день в ее сердце не осталось никаких ревнивых подозрений. Мы мило позавтракали, потому что нас не стесняло присутствие третьего лица. Господин де Линьоль, уезжая на несколько дней в Версаль, просил меня не покидать его жены и заботиться о ней.

Однако все заботы она взяла на себя. Ее маленькие ручки привели в порядок мои волосы, ее маленькие ручки одели меня. Правда, нельзя сказать, что благодаря ей я был причесан и одет! Исполненный благодарности, возможно, неловко, но, по ее словам, старательно, я, в свою очередь, помог ей одеться. Целое утро пролетело в этих нежных занятиях. Представьте себе, если сумеете, нашу рассеянность, которая их то и дело прерывала, и безумства, которые то и дело нас отвлекали. Госпожа де Линьоль, по натуре живая, стала просто безрассудной. Мог ли хорошо вам знакомый Фоблас оставаться благоразумным? Вообразите себе нашу детскую жизнерадостность, наши шутливые нежности, наши шумные восторги. Представьте, до какой степени наши капризы были забавны, а наши шалости занимательны, угадайте, как мы болтали, шумно ссорились, молча боролись. Нарисуйте в уме и наши мелкие размолвки, и наши полные сладострастия примирения. Как малопочтительная компаньонка, я дерзко подшучиваю над моей госпожой и, как бы желая уйти от возмездия, притворно убегаю. Графиня летит за мной и бросается в темный альков, в котором я прячусь. Она находит меня и торжествующе кричит, но вскоре побежденный победитель сознает, что его заманили в западню; он падает и просит пощады, но я неумолим, я целую его. О, вы, осуждающие наши игры, если, несмотря на суровость, вы все же желаете быть справедливыми, не судите нас согласно строгим законам, управляющим людьми. Мне еще нет восемнадцати; графине только что минуло шестнадцать — мы еще дети!

Госпожа де Линьоль не для всех закрыла двери своего дома: после обеда мы приняли госпожу де Фонроз, принесшую вести о моем отце, и маркизу д’Арминкур, которой ее племянница сообщила о возвращении мадемуазель де Брюмон. Добрая тетка обрадовалась при виде меня и осыпала меня комплиментами. Она питала ко мне глубокое уважение и не забыла, что я не только все знаю (что довольно обыкновенно), но и обладаю редким талантом все объяснить, а также, что в крайне затруднительных обстоятельствах я помог ей просветить Элеонору * в вопросе первостепенной важности. Старая маркиза так любила меня и так ласкала, что я не мог, хотя бы из признательности, найти ее визит слишком затянувшимся. При этом я заметил, что баронесса де Фонроз, вероятно, считая меня неспособным на признательность, использовала все средства, чтобы увезти маркизу ужинать к себе. Увидев, что старуха ни за что не соглашается ехать, она тоже решила остаться с нами. В полночь наши гости удалились. Та же прелестная горничная, которая одевала меня, поспешила уничтожить результат своего труда, и подруга графини снова превратилась в ее возлюбленного.

Говоря «подруга графини», я выражаюсь точно. Все в доме графа знали, что мадемуазель Брюмон уже не служанка госпожи де Линьоль. Но, думаю, что всякий знатный дворянин мог бы, не унижая себя, занимать такое место.

Право, утром наблюдать за туалетом своей госпожи, после обеда беседовать с ней в будуаре, а вечером оставаться с ней наедине не кажется мне ни трудным, ни унизительным делом для знатного юноши. Я исполнял мои обязанности с величайшим удовольствием, нисколько не боясь уронить дворянское достоинство. Во всяком случае, у госпожи де Линьоль мне было так же хорошо, как дома.

Так же хорошо, как дома! Порой, но не всегда. Нет, мой отец, нет. Хотя со времени нашей разлуки с вами прошло всего два дня, я чувствовал потребность увидеть вас. О моя Софи, я горел желанием отправиться к Жюстине, спросить, не узнала ли маркиза о твоей судьбе, и мысль о твоих страданиях отравляла мое преступное счастье.