Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

На что надеялся ваш жестокий сын, достойный ученик бесстыдной женщины, низкий соблазнитель беззащитной девушки? На что он надеялся, вырвав одну из почтенного убежища, из монастыря, украшенного ее добродетелями, и заставив другую пожертвовать ради него испорченным светом, идолом которого она была? На что он надеялся? Показать себя всей Европе, упиться славой, влача за своей колесницей соблазненную девушку и прелюбодейку-маркизу? Он хотел, чтобы две его возлюбленные испытывали одинаковые наслаждения, переживали одинаковый позор. Он хотел возить из одной страны в другую мадемуазель де Понти, заставляя ее делить любовника и презрение общества с маркизой де Б...

— Заставить мадемуазель де Понти делить презрение общества с маркизой де Б.! Ах, отец, какая ложь! Ах, сестра, какое святотатство!

Вот намерения, которые я предвидел и разрушил. Благодаря моей бдительности Дорлиска спасена, дальнейшие события оправдали все мои подозрения. Никто не знает, где была маркиза те шесть недель, которые ваш сын провел близ Люксембурга; они, конечно, жили вместе...

— Это правда?— спросила меня Аделаида.

— Сестра моя, госпожа де Б. действительно время от времени бывала у меня, но я не знал, что это она.

— Как это вы не знали?..

— Мой друг, я не могу объяснить тебе, рассказ был бы слишком длинен...

— Я недовольна таким ответом, — возразила она. — Я нахожу его уклончивым. Мне особенно досадно, что дю Портай до известной степени прав, упрекая вас. Это доказывает, что вы действительно очень виноваты перед моей подругой. Я вас обижаю, братец? Ну, хорошо, читайте дальше.

Она без малейшего стыда появилась при дворе через несколько дней после возвращения в Париж ее любовника. И хотя ее интриги не смогли помешать заточить шевалье в тюрьму, всем известно, что, продав себя, она добилась его освобождения...

— Продав себя! Нет, отец, нет, я не могу этому поверить! Мне было бы слишком горько думать, что это правда.

— Безумец, — ответил барон, — неужели вы думаете, мне интересно, горюете вы по этому поводу или нет? Читайте, читайте же.

Как он воспользовался своей свободой? Софи не возвращалась, а потому он нашел ей замену. Шевалье Фоблас не может довольствоваться одной победой: ему нужны, по крайней мере, две жертвы сразу. Одно для меня непонятно: узнав, где я скрываюсь, он пожелал показать Софи новую соперницу, которую предпочел ей...

— Я предпочел! Ради Софи я покинул графиню, графиню, которая теперь зовет меня и страдает. Графиню!.. Ах, отец, если бы вы знали, как она меня любит, как она нежна, как она мила, как...

Барон прервал меня:

— Шевалье, вы думаете, что говорите?

— Я неправ, отец, тысячу раз неправ. Но я так смущен и взволнован...

Простите, простите.

Подоплекой этого непонятного поступка, вероятно, служит какое-то новое преступление, будущность раскроет, какое. Кто это юное создание, с которым шел ваш вновь переодетый в женское платье сын? Простодушная девушка, беззащитная в своей невинности, или неопытная женщина, которую он скоро совратит? Кто этот господин зрелых лет, сопровождавший их? Несчастный муж, которого он через несколько дней сделает посмешищем и покроет позором, или обманутый доверчивый отец?

Барон, вы тоже отец, но вы, по-видимому, не хотите задуматься об этом. К чему напрасно щадить вас, я выскажусь прямо: ваша снисходительность непозволительна. Мой друг, страшитесь, чтобы вам не пришлось заплатить за нее слезами и кровью. Страшитесь, чтобы утомленное небо не покарало сына за пороки, а отца за попустительство и слабость! Страшитесь, чтобы когда-нибудь в своем гневе оно не послало мстителя моей дочери и соблазнителя Аделаиде...

— Мстителя! Дю Портай, укажите мне мстителя, о котором вы говорите! Если он слишком запоздает, Фоблас сам отправится на его поиски!

— Успокойтесь! — воскликнул барон. — Вы только что обещали...

— Как, он не только мне угрожает, он осмеливается оскорблять мою сестру! Соблазнитель моей дорогой Аделаиды!

— Видите, мой друг, до чего страсти могут делать нас непоследовательными и жестокими: при одной мысли, что Аделаиду могут соблазнить, ее брат приходит в бешенство. Он не прощает такого предположения человеку, дочь которого, сама добродетель, была вовлечена в самые непохвальные крайности преступной любви. Из-за одного подозрения, по его мнению оскорбительного, Фоблас хочет вооружиться против своего тестя; между тем в Люксембурге Ловзинский не стремился мстить похитителю за то, что тот обесчестил и похитил его Дорлиску.

— Позвольте, отец, я хочу узнать его решение.

Пусть мой собственный пример послужит вам полезным предупреждением; я сам содействовал шевалье в его похождениях, и, хотя против воли стал его сообщником, я скоро получил наказание. Все несчастья, поражающие меня, порождены этим неблагодарным юношей и его роковой возлюбленной, на преступную любовь которой я смотрел сквозь пальцы. Вовлеченный в неправедную дуэль, я нарушил самый мудрый закон гостеприимной страны, которая дала мне друзей и стала моей второй родиной. Мои руки, обагренные кровью невинного, обеспечили торжество неправого дела! * Наконец, я сопровождал мою похищенную дочь, я помог похитителю опозорить ее!

Ах, моя обожаемая Лодоиска, двенадцать лет назад я оплакивал твою трагическую кончину, но даже ты счастливее нашей дочери! Ты спокойно спишь на берегу Сулы. Смерть забрала тебя слишком рано, но ты не увидела жестокие беды дочери и мужа.

Однако я благодарю тебя, вечное Провидение, всегда благословенное в деяниях своих. Благодарю тебя, Боже, милосердного даже в гневе Своем! Ты заставил Ловзинского пережить Лодоиску, чтобы он оказал, увы, запоздалую поддержку обманутой Софи, и не допустил страшного ее позора, чтобы он избавил бедняжку от последних унижений, которые уготовил ей безжалостный соблазнитель.

Да, моя опозоренная дочь не пала нравственно. Мое дитя еще может быть утешением, радостью, гордостью своего отца...

Рыдания помешали мне читать.

— Да! — воскликнул я. — Она — гордость своего отца, своей семьи, своего мужа!

Потом, пропустив слова, которые отец не должен был писать, а муж — повторять, я перечел фразу, немного успокоившую мою злобу и мое горе, фразу, из-за которой возлюбленный Софи простил дю Портаю низости, приписанные оскорбленным отцом Дорлиски сыну барона Фобласа.

...Да, моя дочь не пала нравственно. Мое дитя может быть утешением, радостью, гордостью своего отца. Милое создание! Дорлиска может найти прощение и утешение в оставшихся у нее добродетелях, в сожалениях об утрате остальных...

— Сожаления! Как! Неужели Софи?.. Сожаления!.. Увы, я думал, только разлука со мною способна пробуждать их! Вот самый ужасный удар для моего сердца!