Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— До свидания, сестра, моя дорогая Аделаида! Мне грустно, что я оставляю тебя в таком состоянии. Отец, прошу вас, каждый день присылайте мне сведения о ее здоровье!

Я беспокоился за Аделаиду, а между тем мне самому было не лучше. За последние два дня я страшно устал, я проделал около восьмидесяти льё, из двух ночей одна прошла в дороге, другая в любовных утехах; наконец, меня терзали волнения сердца, гораздо более изматывающие, чем телесная усталость, и всё вместе истощило мои силы. Меня поддерживали лишь надежда и мужество.

Несмотря на всю поспешность, мы приехали в Монтаржи только в семь часов. На почтовой станции не нашлось ни одной лошади. Перед этим такая же беда приключилась со мной в Пюи-ла-Ланде, но тогда я приказал кучеру из Фонтенея ехать дальше. Теперь же, несмотря на мои посулы, просьбы и угрозы, проклятый лентяй и бездельник, держа в руках «Правила», доказывал мне, что я не имею права принуждать его ехать дальше.

Пока мой слуга призывал на помощь весь ад, я наводил справки. Почтмейстер сказал, что действительно пожилой человек, очень молоденькая девушка и две иностранки потребовали у него лошадей две ночи тому назад, но прибавил, что в полульё от станции они вышли из экипажа у какой-то боковой дороги. Я стал расспрашивать кучера, который их вез. Этот человек не мог сказать, что с ними сталось, однако предложил проводить меня туда, где они покинули экипаж. Надо было идти пешком, но я, несмотря на усталость, не стал медлить. Увы, я трудился понапрасну: никто не видал моей Софи.

Печальный и унылый, я не желал отказываться от последней надежды. Может быть, дю Портай, думалось мне, боясь преследования, велел расставить подставы, сделал круг и, выехав на большую дорогу, снова сел на почтовых. Я решил удостовериться, так ли это, и послал Жасмена за лошадьми на соседнюю станцию, приказав ему как можно скорее привести их в гостиницу Монтаржи, которую указал кучер.

— Сударь, — сказала мне дочь хозяйки, — угодно ли вам поужинать?

— Надо бы поесть, но не хочется. Дайте мне комнату, свечу... и оставьте меня в покое.

О каком покое я говорю, когда любовь поднимает в моей душе самую ужасную бурю, когда я то дрожу в ознобе, то сгораю от жара.

Покой! Где мне найти его? Приближается мгновение, которое уничтожит мою последнюю надежду. Дю Портай опередил меня на тридцать шесть часов! По-видимому, он все предусмотрел, чтобы уйти от погони... Я не найду ее!

Похоже, все сговорились, чтобы я не смог вернуть мою потерю. У негодного почтмейстера нет ни одной лошади, а дерзкий кучер отказывается заморить для меня четырех кляч, за которых я предлагаю ему тройную цену! Но Жасмен, Жасмен приводит меня в еще большее отчаяние. Негодяй никогда не вернется! Драгоценные часы летят... Я не найду ее!

Всё против меня. Надо же было госпоже де Б. ввязаться в историю с поединком как раз тогда, когда мне необходима ее всемогущая поддержка! Надо же было сестре заболеть как раз в то мгновение, когда барон остался моей единственной опорой! В самом деле, звезда, которая благоволила моим похождениям, перестала оказывать на меня свое бесценное влияние. Время удач навсегда миновало. Некогда судьба предупреждала мои малейшие прихоти, теперь же ей нравится мешать моим самым серьезным намерениям! Всего год назад каждый позавидовал бы моей участи, теперь я стану предметом всеобщей жалости.

Всеобщей жалости! Да, я действительно самый жалкий из людей. Я никогда не увижу ее! Он не только похитил у меня Софи, но, по его словам, старается ее исцелить, приписывая мне всевозможные прегрешения. Неужели она хоть на мгновение поверит, что я способен на такие поступки? Что зародится в ней: ненависть или — хуже того — презрение? Ее презрение, презрение Софи! Эта мысль меня возмущает и угнетает.

Бывал ли кто-нибудь из любящих несчастнее меня? Едва женщина меня отличает и привлекает к себе, люди, случайность и судьба тотчас же объявляют ей войну, жестокую войну. Что такого ужасного сделала госпожа де Б., которую все обвиняют, госпожа де Б., которую преследует их неумолимая вражда? Она меня слишком любила! Какое непростительное преступление... Мне предписано никогда больше не видеть эту женщину, уже и так наказанную слишком сурово. Но этого мало, они хотят, чтобы я возненавидел ее! Я опозорил ее, омрачил ее счастье, возможно, приблизил ее конец, и от меня еще требуют, чтобы я этому радовался! Желают, чтобы я хотел ее преждевременной смерти! Какая бесчеловечность! Их ревнивое бешенство вскоре обратится и на графиню де Линьоль, потому что она обожает меня, а я люблю ее. Графиня! Она беременна. О, мое дитя, мой сын! Увы, нет! Никогда мой отец не назовет его внуком, Софи не воспитает его, Аделаида откажет ему в своих ласках, он не наследует имени Фобласа. Нет!.. И его рождение, возможно, будет стоить его матери чести и жизни!.. Но моя третья возлюбленная, жестокие боги, боги-преследователи, пощадите ее: она моя законная возлюбленная, она моя боготворимая жена! Моя Софи!.. Напрасно я их умоляю, они вооружают против меня ее отца. Я вижу, как разлука и клевета роют нам обоим могилу. Моя жена в пятнадцать лет сходит в нее. Я знаю, таков мой рок, самую драгоценную жертву я должен принести прежде остальных.

Итак, любовь, которая даровала мне наслаждения и сулила счастье, теперь дает мне в удел лишь горькие сожаления, невообразимые печали, и в довершение всего погибнут все любившие меня женщины. Несчастный, отомсти за их первые горести, избавь их от последних мук, предупреди их смерть своей кончиной... самоубийством. Да, это будет преступлением. Но пожертвуем Фобласом, чтобы спасти его возлюбленных. Да, я спасу этих женщин, отделив их судьбу от моей. По крайней мере, я уйду не напрасно. Они меня забудут и останутся жить... Забыть меня? Никогда. Ни Софи, ни графиня, ни маркиза — ни одна меня не забудет! Вместо меня у них останется память о моем великодушии... Мужья, радуясь при виде печали своих жен, будут приветствовать то, что я так мало жил; отцы, переживающие за своих сыновей, преувеличат заблуждения моей юности и ужасы моей смерти. Главное же — они станут твердить, что я лишь бесследно промелькнул на земле. Но что мне за дело до торжества и до жестокой радости одних, до страха и фальшивого сострадания других! Что мне за дело! Ах, только бы двое влюбленных, достойных этого звания, двое истинно влюбленных, остановившись на мгновение перед моей могилой, вспомнили о моих кратковременных заблуждениях и славной смерти, которая загладила все мои проступки; только бы они меня пожалели, пролили обо мне слезу и в первом порыве сострадания сказали: «Этот великодушный молодой человек умер ради других. Разве он не заслуживал того, чтобы любить одну женщину и жить для ее счастья?» Если это скажут те, кто любит, а Софи и Элеонора повторят их слова, моя тень утешится.