Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Во Фромонвиль! Это хорошо. Какой же черт тебя остановил?

— Гм... гм... не сами ли вы...

— О, сколько времени потеряно! Стегай коней и поспеши!

— То езжай тише, то — скорее, попробуй, разбери! До сих пор я мчался во весь опор, а теперь и не знаю, как ехать!

— Ты прав, дружище, прости, прошу тебя, езжай как можно быстрее.

Проклятая карета катится еще семь смертельно томительных часов. Наконец я вижу мост, а на въезде во Фромонвиль — моих любимых отца и сестру. Вот они обнимают меня, и я разделяю их восторг. Аделаида спрашивает, не ранен ли я, отец осведомляется, должны ли мы покинуть Францию.

— Нет, дорогая моя Аделаида, я не ранен. Нет, отец, мы не покинем нашей родины. Но поспешим, прошу вас! Как я благодарен вам, вы оставили ее, чтобы встретить меня! Пойдемте, проводите к Софи ее мужа. Будьте свидетелями... Как, отец! Вы с тревогой опускаете глаза? Как, моя сестра, вы плачете! Кончено! Софи... Разлука... Одиночество... Она не вынесла, ее нет больше!

— Она жива! — воскликнул барон. — Но...

— Она вас любит, — прервала его сестра, — но...

— Понимаю, значит, тиран в третий раз похитил ее.

Они ответили молчанием. Стараясь предупредить последствия моего первого душевного порыва, они не допустили, чтобы отчаянье стоило мне жизни. Де Белькур отнял у меня пистолеты и шпагу. Аделаида протянула дрожащие руки, чтобы поддержать брата, который побледнел и зашатался. Мой дорогой друг, тебе не хватило сил! Фоблас, полумертвый, упал на землю, которой недавно едва касался, спеша к своей любимой Элеоноре, теперь покинутой им. Увы, тогда он торопился, чтобы бежать от своей жены, теперь же горько оплакивал ее.

— Аделаида, умоляю, сжалься над своим братом! Отец, дайте мне умереть! Ее похитили... Она считает меня виновным. Софи не знает, кого я покинул ради нее. Софи не знает, что я отдал бы половину жизни за то, чтобы другую половину мне позволили посвятить ей. Ее похитили!.. Она осуждает меня. Дайте, дайте мне умереть!

Аделаида сжимала меня в своих объятиях и покрывала самыми нежными ласками. Ее слезы смягчали горечь моих рыданий; отец успокаивал меня, разделяя мои чувства.

— Дорогое и несчастное дитя, — говорил он, — неужели жгучие страсти не перестанут возмущать твою бурную юность? Неужели злой рок, который с некоторых пор взял на себя обязанность давать тебе жестокие уроки, хочет оставить мне лишь суровый долг приносить тебе слабые, бессильные утешения? О мой сын, мне жаль тебя, но ты тоже должен меня пожалеть.

— Отец, известно ли, что с ней стало? Известно ли, по какой дороге увлек ее похититель? Вы не отвечаете! Значит, я потерял ее навсегда и у меня не остается никакой надежды! Теперь нас разделяет громадное пространство, а всего два дня назад я видел ее вон там... Да, смотри, моя дорогая Аделаида, смотри, и ты заплачешь пуще прежнего. Ты отсюда можешь видеть решетку, которую я тряс своими слишком слабыми руками, решетку, которую мне следовало сломать! Твоя подруга была там! Там была моя любовь! Теперь же между нами огромное расстояние. Софи, Софи, какое злое божество управляет нашей любовью! Можно подумать, что оно изредка показывает тебе твоего мужа лишь для того, чтобы потом ты еще острее чувствовала горечь разлуки; можно подумать, что оно иногда позволяет мне на мгновение увидеть тебя только для того, чтобы пробудить в моем сердце сильнейшее отчаяние. Да, жестокое божество по временам сближает нас и мгновенно разлучает. Я еду в Люксембург, со мной моя любимая, она находит отца, и на следующей же день он отнимает жену у мужа. Преодолев все преграды, невзирая ни на какие опасности, я проникаю в монастырь, но мне дают лишь миг, чтобы полюбоваться ею. Наконец случайность приводит меня к ее новой тюрьме. Горестный крик говорит мне, что моя жена рядом, что она узнала меня, я сам ее вижу, вижу, как она падает без чувств, а между тем честь... Честь? По крайней мере, я думаю, что меня зовет долг чести. Роковая маркиза, не в первый раз ты служишь причиной всех наших бед! Честь увлекает меня, а когда возвращаюсь, я вижу, что все погибло. Похитить Софи... Как можно, чтобы отец был до такой степени жесток? В чем может он упрекать свою прекрасную и несчастную дочь? Мой брак загладил мою вину перед Софи, я искупил мои преступления страданием. Почему он хочет, чтобы влюбленные супруги погибли от бесплодной страсти? Почему стремится ввергнуть своих детей в могилу? О, мой отец, отец!

— На этот раз, — сказал барон, — дю Портай удалился, сообщив причины, руководившие им и определившие его решение. Он оставил на мое имя письмо...

— Письмо! Скорее, скорее дайте мне его!

— Друг мой, прежде пойдем в деревню.

Мы вошли в гостиницу. Барон хотел сам прочитать письмо, но уступил моим просьбам и отдал мне листок.

Ваш сын снова открыл мое убежище и настойчиво преследует свою жертву, а потому, господин барон, мне приходится наконец поведать вам обо всех бедах моей дочери. Я должен открыть вам ужасные вещи.

Вы знаете, в какую почти роковую ловушку заманили мою Софи. Вы никогда не забудете, где и как несчастный Ловзинский нашел свою Дорлиску, заслуживавшую не столько порицания, сколько жалости. Барон, похищение этой несчастной, но полной достоинств девушки — еще не самое страшное преступление вашего недостойного сына...

— Самое страшное преступление вашего недостойного сына! Какие выражения! Какая ужасная ложь! Вы сами, мой отец, дрожите от оскорбления. Барон, уверяю вас, оно будет смыто кровью клеветника. Но что я говорю? Он ваш друг, он отец Софи... Успокойся, сестра, успокойтесь, отец, простите мне порыв возмущения, простите!

— Дайте, — сказал барон, — я дочитаю.

— О нет, позвольте... Умоляю вас...

В тот самый день, когда я отдал вашему сыну его возлюбленную, когда все было готово к их бракосочетанию, на главной улице Люксембурга я встретил незнакомца, который спрашивал, где живет шевалье де Фоблас. Несмотря на новый костюм, я узнал в этом юноше женщину, которая первой научила вашего сына отвратительному искусству совращать жен и обманывать мужей. Вероятно, по уговору с ним она приехала за убийцей своего мужа в место его изгнания...

— Великий Бог, отец мой, клянусь, это неправда! Я знать не знал, что маркиза последует за мной в Люксембург, я и не подозревал...

— Мне хотелось бы думать так, мой друг, я не верю, что вы способны на низости, которые дю Портай с легкостью приписывает вам. Но он отец, отец несчастный, мы должны простить его, пожалеть, постараться найти и умолить. Продолжайте.

Завидев эту роковую женщину, я почувствовал, что Дорлиске грозит беда; я понял, что только одним путем спасу мою дочь от публичного позора и унижения... Однако я явился в церковь, еще не зная, следует ли мне пойти на самые крайние меры. Дерзкая соперница, которая не уважает никого и ничего, почти в одно и то же время с нами подошла к святому алтарю. Перед лицом Бога, принявшего клятвы супругов, она хотела заставить своего возлюбленного нарушить данное им слово.