Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Ах, мое горе тронуло вас! — продолжала она. — Зачем же вы не поддаетесь чувству сострадания, зачем вы скрываете его? Не отталкивайте меня, не отворачивайтесь, скажите хоть слово.

Мой отец, действительно очень взволнованный, не мог говорить, но он сделал мне знак, который вмиг осушил слезы графини и наполнил ее гневом.

— Я вижу все! — воскликнула она, вставая. — Вы притворяетесь, будто вам меня жаль, а между тем предаете меня, вы злой человек, неблагодарный!

Тогда барон, сделав усилие, с трудом произнес:

— Сын мой, разве вы меня не поняли?

— Нет, — ответила она с жаром, — он вас не поймет, потому что он не коварный и не безжалостный человек.

— Шевалье, покиньте эту комнату.

— Берегись, Фоблас!

— Отец просит вас.

— Фоблас, возлюбленная умоляет тебя не покидать ее!

Барон, увидев, что я еще колеблюсь, твердым голосом сказал:

— Я вам приказываю!

Графиня, заметившая мой, по ее мнению, недостаточно непокорный вид, вскрикнула:

— Я запрещаю тебе!

Увы, кому повиноваться? О моя Элеонора, твой возлюбленный против воли огорчает тебя! Но может ли сын противиться приказаниям отца? Госпожа де Линьоль, с изумлением и с отчаянием увидевшая, что я поднялся и кое-как дотащился до двери, хотела подбежать ко мне — барон ее остановил. Она попыталась схватить шнурок звонка — но он удержал ее. Она надеялась, по крайней мере, закричать — он зажал ей рот рукой. И на то самое кресло, с которого я только что встал, Элеонора упала в обморок.

Я хотел вернуться, отец увлек меня за собой. Он предложил мне руку, мы спустились с лестницы. Я увидел в карете спрятавшуюся женщину и узнал в ней госпожу де Фонроз. Барон сказал ей:

— Нельзя терять ни минуты, бегите к вашей подруге: ей дурно. Мы не сможем дождаться вас. Останьтесь обедать у графини, а сегодня вечером попросите одолжить вам ее берлину.

Баронесса сейчас же ушла, и мы немедленно двинулись в путь. Мой отец долго сидел задумавшись, потом вздохнул и пробормотал:

— Бедное дитя! Бедняжка, как мне ее жаль! — Он перевел на меня свой растроганный взгляд и довольно твердым, хотя все еще дрожащим голосом, сказал: — Сын мой, я вам запрещаю видеться с госпожой де Линьоль.

В Немуре я обнял мою дорогую Аделаиду; ее печаль пробудила мои прежние сожаления. О Софи, я потерял тебя! Хотя госпожа де Линьоль с каждым днем становилась мне все дороже, я по-прежнему больше всех любил тебя.

Вечером к нам приехала госпожа де Фонроз. Она с большим трудом привела в чувство графиню. Ей пришлось употребить еще больше усилий, чтобы убедить ее остаться в замке и не следовать за нами, не устраивать бесполезных сцен. Баронесса, обращаясь к моему отцу, прибавила:

— Я думаю, что она дойдет до всевозможных крайностей, если вы не примете во внимание ее молодости и горя и не позволите шевалье хоть изредка бывать у нее и приносить утешение, которое даст графине силы жить дальше.

Я внимательно смотрел на отца, пока баронесса говорила. Его лицо не выразило ни гнева, ни одобрения. Я провел, как и следовало ожидать, очень беспокойную ночь.

На следующий день мы вернулись в Париж, где меня уже ждали три письма. Первое из них мне прислала Жюстина, второе написала моя Элеонора, относительно третьего вам, читатель, придется сделать то же, что сделал я, а именно: угадать, кто его послал.

Я знаю, что шевалье вернется в Париж еще не совсем здоровый. Я прошу его приехать ко мне, когда он несколько поправится, и накануне предупредить меня о своем визите.

Ваш отец — злой человек. Страдаете ли вы так же, как я, от горя, которое он нам причинил? О мой друг, если ты не хочешь, чтобы я умерла от печали, поспеши набраться сил и приезжай ко мне. Когда я тебя увижу, я буду счастлива. С тех пор как жестокий разлучил нас, я умираю от тревоги, нетерпения, любви и тоски.

Господин шевалье!

Бедный молодой человек умирает, но говорит, что ему было бы приятно проститься с вами, а также, что ему нужно сообщить вам нечто очень важное. Он уверяет, что вы сердиты на него и не захотите с ним повидаться, и при том дрожит от волнения. Вот почему он просит меня передать вам его желание. Согласно обыкновениям, исполняю волю умирающего. Вы, который, по его словам, очень обходительны со всеми, конечно, будете крайне жестоки, если откажете в такой безделице другу, к вам неравнодушному. Вот почему я жду, чтобы вы пришли к моему господину, выслушали его и внушили бы ему охоту посмеяться. Помните, прежде он всегда выкидывал разные штуки, а теперь стал печален, точно ночной колпак моей бабки Робер, уже преставившейся перед Господом. Хорошо было бы, если бы, говоря с ним, вы несколько раз чмокнули его от души, ведь он забрал себе в голову, что это пойдет ему на пользу. Но смотрите, не задушите его, а то у него всё тело ослабло. Наконец скажу вам: спешите, доктора говорят, будто он может каждую минуту угаснуть, точно сальная свечка. Единственно поэтому ему неудобно долго ждать, но если он и выкинет такой фортель, то совсем не из невежливости и не из нетерпения; видите ли, когда Тот, Который на Небесах, зовет нас, нам приходится расставаться с обществом без церемоний. Итак, если вам угодно, я завтра же пришлю за вами его карету; он больше не ездит в ней с тех пор, как не встает с постели. Моя надежда стоит на твердых ногах, с коими имею честь быть, господин шевалье, вашим покорнейшим и очень почтительным слугою,

Я позвал Жасмена.

— Ступай сейчас же к госпоже де Мондезир.

— Ах, к той, которую вы всегда заставляете ждать?

— Поблагодари ее; скажи, чтобы она передала даме, которая поручила ей написать записку, мой низкий поклон, а также вот это письмо. Заметь, оно подписано именем Робера... Или лучше постой: я положу его в конверт. Ты меня понимаешь? Его нужно передать госпоже де Мондезир.

— Да, шевалье.

— Оттуда ты направишься к графине де Линьоль.

— Ах, к этой хорошенькой маленькой брюнетке, такой смешной, такой игривой, которая тогда в будуаре дала вам звонкую пощечину? По всему видать, эта женщина очень вас любит.

— Да, но у тебя слишком хорошая память. Слушай: не входи к графине, вызови ее лакея, Ла Флёра, и скажи, что я обожаю его госпожу...

— Я, конечно, передам, но, надо думать, он и так это знает.

— Ты прав, да.

— Тогда необходимо, чтобы господин Ла Флёр и я подружились. Не предложить ли ему стаканчик вина?

— Предложи ему два стаканчика... за мое здоровье. Жасмен, ты меня понимаешь?

— О да, сударь, вы самый милый и самый великодушный...