Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Вот напрасная сдержанность, — сказал он, увидев, что я направляюсь к выходу. — Поймите, я и так все узнаю. Благодаря мне, благодаря маркизе и, главное, благодаря вашим достоинствам, — прибавил он, смеясь, — ведь я отнюдь не желаю приуменьшать вашей славы; так вот, благодаря вашим достоинствам вы стали такой знаменитостью, что общество, конечно, постоянно и с огромным любопытством будет вами интересоваться. Однако пока через него еще не стало мне известно о ваших любовных приключениях, повторяю, шевалье, если вы любите вашу жену, берегитесь госпожи де Б. Готов биться об заклад: у вашей Софи нет и не будет другого такого врага... Прощайте, Фоблас, до завтра, потому что я рассчитываю на ваше слово. И помните: маркиза не должна знать, что вы снова подарили мне вашу дружбу.

Когда я входил в наш дом, мне подали записку от госпожи де Мондезир. Маркиза сообщала мне, что граф, которому медики еще три дня назад позволили переехать в Париж, вероятно, не так сильно болен, как утверждалось в письме его слуги, которое я переслал ей. Вследствие этого госпожа де Б. просила меня не ходить к Розамберу с визитом.

— Я согласен, скажите, что я никуда не пойду.

Такой уклончивый ответ понес запоздавший посыльный.

Воспоминание о Софи продолжало преследовать меня, и, едва я оставался один, меня терзало множество страшных сожалений. Тем не менее, признаюсь, сладкая надежда вскоре обнять Элеонору и (могу ли я скрыть что-нибудь от моих доверчивых читателей?) вновь увидеться с маркизой несколько смягчала мое горе и поддерживала силы. Частые письма Ла Флёра и Жюстины говорили мне, что Элеонора и маркиза ждут меня почти с одинаковым нетерпением. Увы, если вы когда-нибудь чувствовали, до чего страсть, сталкиваясь с препятствием, делается жгучей, пожалейте возлюбленного госпожи де Линьоль и друга госпожи де Б. Отец мой сочувствовал страданиям, в которых я мог ему признаться, но оставался холоден к другим моим печалям; он вместе со мною оплакивал исчезновение Софи и не слушал жалоб, которые срывались с моих губ, когда я думал о разлуке с Элеонорой. Несмотря на мои неявные просьбы, несмотря на уговоры баронессы, отец, на этот раз неумолимый, ни на минуту меня не оставлял. Утром он являлся ко мне в комнату и вечером ходил со мной гулять. Таким образом, мое выздоровление затянулось на целую смертельно долгую неделю.

Наступила пятница перед Пасхой. Превосходное утро внушало надежду, что последний день в Лоншане 30будет восхитителен. Госпожа де Фонроз, которая приехала к нам обедать, предложила отправиться в Булонский лес.

— Мы возьмем с собой шевалье, — сказала она отцу.

Слишком несчастный для шумных удовольствий, я хотел было отказаться, но баронесса взглядом предупредила меня, что я не должен этого делать.

Когда де Белькур на мгновение оставил нас одних, госпожа де Фонроз сообщила мне новость приятную и неожиданную:

— Она едет, потому что надеется, что вы будете там.

— Графиня?

— А кто же еще? Или вы хотели встретить маркизу?

— Нет-нет. Графиня! Я буду счастлив увидеть ее!

— Увидеть ее? И это все, чего вы хотите?

— Да, так как невозможно...

— Невозможно! — передразнила она меня. — А если возможно?

— Я был бы на седьмом небе от счастья.

— На седьмом небе! — опять передразнила она. — Ну, так вы там будете. Однако для этого заранее сговоримся, как поступить. Прежде всего не соглашайтесь сесть в мрачную карету с этой скучной баронессой де Фонроз и несносным бароном де... Вы меня не слушаете?

— Слушаю во все уши.

— Верю! О, он дрожит от нетерпения! Он, кажется, готов проглотить каждое мое слово! Вы поедете верхом на вашем рыжем. Когда погарцуете в некотором отдалении от кабриолета вашей подруги, когда графиня насладится, видя, как грациозно вы управляете вашим чудным конем, ее упряжная лошадь, которой она будет управлять хуже вас (или, может быть, гораздо лучше), вдруг закусит удила и понесет. Сначала вы, не дрогнув, устремите глаза на несущийся кабриолет, но через мгновение ваш рыжий тоже понесет, только в другую сторону.

— В другую сторону?

— Да. Но успокойтесь; сделав несколько концов, через час, через целый час, равняющийся веку, совсем неглупое животное принесет Фобласа туда, где его будет ждать Элеонора. Угадайте, куда именно?

— Не к ней ли?

— Что за мысль? Вы ли это говорите? Ко мне, молодой человек, ко мне... Там вы встретите только швейцара и мою Агату, славных людей, которые видят, говорят и слышат только то, что я им велю, в общем, людей вполне надежных.

— К вам? Премного благодарен!

— Однако, — посерьезнела она, — я надеюсь, вы будете вести себя как люди благоразумные. Если бы я полагала, что вы способны только ребячиться, я не позволила бы вам пройти дальше гостиной. — Она засмеялась. — Но я знаю вас обоих, я знаю, что вы займетесь... серьезным делом... вы составите две-три шарады... Впрочем, откуда мне знать, на что способен Фоблас! Вот ключ от моего будуара. Ах да! Пожалуйста, не трогайте там ничего. Мои служанки не привыкли к беспорядку, они не знали бы, что и подумать. Моя репутация... Я очень забочусь о моей репутации...

Де Белькур вернулся. Мы снова заговорили о Лоншане, и я выразил желание отправиться верхом. Барон заметил, что верховая езда может повредить моему здоровью, но согласился, когда я сказал, что он поможет мне избежать лишних усилий, если позволит доехать в его экипаже до ворот Майо, а Жасмен приведет мою лошадь к опушке леса. Когда я вылезал из кареты барона, он узнал ворота Майо и, точно предчувствуя встречу, которая ожидала меня, заметил с глубоким вздохом:

— Этого места я никогда не забуду. Здесь я пережил одно из самых мучительных и самых счастливых мгновений моей жизни.

Я сразу же нашел госпожу де Линьоль, и вскоре она с неописуемой радостью увидела, как ее возлюбленный проехал мимо ее экипажа. Вы, молодые люди, радующиеся успехам Фобласа, приготовьтесь поздравить его. Он, уже опьяненный счастьем видеть графиню, с восторгом услышал, как мужчины вокруг несколько раз воскликнули: «О, какая очаровательная малышка!» Если бы все, кто произносил эти ласкавшие мой слух слова, обратили на меня внимание, они заметили бы, что я благодарил их гордой улыбкой, казалось, отвечавшей им: «Это же моя Элеонора. Это мне принадлежит женщина, которую вы находите очаровательной!» И, сам не замечая, я то и дело повторял: «Очаровательная малышка, очаровательная».