Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Вели Ла Флёру передать графине, что я побываю у нее, едва мне удастся сговориться с госпожой де Фонроз насчет того, как мне вновь одеться женщиной и уйти отсюда потихоньку.

— Это очень хорошее поручение; я его не забуду.

— Наконец, пойди к графу де Розамберу.

— Очень рад; вот тоже веселый малый; я соскучился по нему, потому что давно его не видал.

— Жасмен, слушай меня! Ты поговоришь с его лакеем Робером и скажешь, что я, несмотря на мою слабость, завтра же навещу его господина. Я согласен воспользоваться его каретой. Пусть Робер пришлет за мной экипаж к десяти часам утра.

— Хорошо, сударь.

— Как, ты уходишь?

— Ну да.

— Как, Жасмен, ты идешь к госпоже де Линьоль в моей ливрее?

— Вы правы. Простую одежду, экий я дурак!

— Жасмен, говори всем, что я не мог написать, потому что еще очень слаб.

— Хорошо, сударь.

— Погоди же. Если господин де Белькур спросит меня, где ты, я ему отвечу, что послал тебя к Розамберу. О двух других поручениях мы не станем ему рассказывать.

— Конечно, любовные дела касаются только вас, господину барону не следует в них вмешиваться. Однако он найдет, что я долго пропадал, и станет бранить меня.

— Слушай, мой милый, терпеливо и, главное, не отвечай.

— Однако это трудно. Я не люблю, чтобы меня бранили, когда я исполняю мои обязанности.

— Твоя совесть защитит тебя, дурак, и потом, разве ты не хочешь пострадать за меня?

— Ради вас, шевалье, я охотно схвачу воспаление легких и вынесу сто несправедливых выговоров. Вот увидите.

Мой великодушный слуга сдержал слово. Он вернулся, обливаясь потом, и, когда барон стал бранить его за медлительность, он не только не позволил себе ответить, но благородно сказал, будто по дороге немного развлекся. О мой дорогой Жасмен, многие молодые люди хотели бы иметь слуг, похожих на тебя.

Господин де Белькур в этот вечер ушел из моей комнаты, только когда увидел, что я заснул. На рассвете меня пробудили мои печали. Я вздохнул о маркизе, горячо пожалел Элеонору, к Софи понеслись мои нежные, сладкие и жестокие воспоминания. Но какова была моя тревога, когда я, пожелав перечитать письмо ее похитителя, не нашел его. Я велел принести мое женское платье и осмотрел все его карманы: драгоценного листка нигде не было. Ах, я, конечно, оставил его у госпожи де Линьоль. Что, если оно попало в ее руки? Великий Боже!

Люди Розамбера приехали за мной очень рано. Робер открыл передо мной дверь в спальню графа.

— Вы можете поговорить с ним немного, — печально сказал он. — Граф еще не умер, но он долго не протянет! У него была страшная лихорадка. О, прошу вас, только не спорьте, соглашайтесь с ним во всем.

— С кем вы говорите? — спросил граф почти угасшим голосом.

Лакей ответил:

— Это шевалье де Фоблас.

Услышав мое имя, Розамбер с трудом поднял голову и не без усилия пробормотал:

— Я вас вижу, значит, мне будет дано утешение выразить вам перед смертью мои чувства; подойдите, Фоблас, подойдите. Сознайтесь, что интересная амазонка очень романтична и очень жестока: из-за маскарадной шутки она отправляет в могилу одного из самых верных своих обожателей.

Розамбер заметно оживился. Его вначале невнятный голос, произносивший слова с трудом и медленно, внезапно сделался тверже; он стал говорить отрывисто и отчетливо.

— Разве госпожа де Б., — продолжал он, — которая так хорошо знает свет и его обычаи, человеческие отношения и их правила, права мужчин и привилегии женщин, не могла понять, что благодаря моей последней успешной попытке мы с нею квиты? Она была наказана за то, что оскорбила меня. Разве после этого она не могла сказать себе, что нам с ней по справедливости следует простить друг другу обоюдные маленькие низости, тем более что она первая начала, когда меня отвергла. Ведь я, ободренный ее примером, только позволил себе устроить наше примирение, которое и состоялось, и разбилось в течение одной ночи или одного мгновения. Почему же она, забыв общий закон и свои собственные принципы, приняла странное решение и как безумная, подвергая опасности свою жизнь, драгоценную для Амура, напала на меня, желая пресечь мое существование, тоже не совсем безразличное для этого божка? Какое чувство могло внушить ей это поистине адское намерение? Понятие чести? Она слишком хорошо понимает разницу между словами и делами! Значит, демон самолюбия? Я знаю, что он заставляет оскорбленных женщин слепо следовать самым глупым его советам. Однако я никогда не предполагал, что он в состоянии принудить красавицу убить человека, имеющего право похвастать своей победой над ней, пусть даже эта победа несколько задела ее гордость. Мой друг, я скажу вам только одно: мне жаль, что я нанес ей слишком мягкое оскорбление. Тем не менее я соглашаюсь, что мое поведение было не вполне безупречно; однако жаловаться имели право только вы. Фоблас, что делать, я увлекся; я видел впереди только удовольствие овладеть хитрой женщиной так же, как она ускользнула от меня, то есть при помощи множества забавных уловок. Соображения, которые могли удержать меня, тогда не пришли мне в голову, занятую лишь странным планом мщения. Только овладев маркизой, я понял, что виноват перед другом. Однако какая ужасная кара последовала за самым простительным из моих проступков. Какой противник решил отплатить за обиду, нанесенную Фобласу! И как он отомстил за него! Увы, неужели за то, что Розамбер причинил мимолетное огорчение своему другу, ему суждено умереть в двадцать три года от руки женщины!

Последние слова были произнесены таким слабым голосом, что мне пришлось напрячь все мое внимание, чтобы их услышать. Сострадание, свойственное сердцу молодых людей, затеплилось во мне.

— Розамбер, мой дорогой друг, мне вас очень жаль.

— Этого недостаточно, я хочу, чтобы вы меня простили.

— О, от всей души.

— И чтобы вы вернули мне вашу прежнюю дружбу.

— С большим удовольствием.

— И чтобы вы приходили ко мне каждый день, пока я не...

— Что за мысль! В ваши годы у человека столько сил. Надейтесь.

— Все и всегда надеются, — прервал он, — но все же рано или поздно приходится проститься со своими друзьями. Фоблас, повторите, что вы меня простили.

— Я вас простил...

— Что вы любите меня по-прежнему.

— Я люблю вас по-прежнему.

— Дайте честное слово.

— Даю.

— Главное — обещайте мне, ничего не говоря маркизе, ежедневно бывать у меня до самой моей смерти.

— Розамбер, я обещаю.

— Честное слово дворянина?

— Честное слово дворянина.

— В таком случае, — весело воскликнул он, — вы еще не раз навестите меня! Эй, Робер, открывай ставни, раздвигай занавеси, усади меня. Шевалье, вы меня не поздравите? Ну, не талантливый ли человек мой слуга? Что вы скажете о его стиле? Знаете, мне пришлось помучиться над этим письмом минут десять. Вчера доктора объявили, что они ручаются за мое выздоровление. Робер сейчас же взялся за перо. Фоблас, почему вы смотрите на меня так серьезно и холодно? Неужели вам не приятно, что на этот раз я останусь жив? Неужели вы сегодня простили меня с условием, что завтра меня похоронят? Неужели вы находите, что я мало наказан героической женщиной, которая победила меня? Неужели для полноты вашей мести необходимо было, чтобы она меня убила? Ведь я не стал ее убивать, когда ее жизнь была в моих руках. Мне очень жаль, что маленькое недоразумение огорчило маркизу до такой степени, что она потеряла голову... Неужели только из-за того, что я ее обманул, она, наотрез отказавшись от возможностей своего пола, прибегла к оружию мужчин, чтобы наказать меня? Но она приобрела вечную славу, почти окончательно обезобразив плечо Розамбера... Конечно, это принесло ей большую честь, но не пользу. Фоблас, я скажу вам одну истину, и, может быть, когда-нибудь маркиза сама подтвердит вам ее. Изменив характер наших поединков, госпожа де Б. принесла больше вреда себе, чем мне. Когда двое молодых людей разного пола любят друг друга, ссора возвращает их любви новизну, она постоянно обновляет ее, делает бесконечной. Двое очаровательных врагов, став непримиримыми, постоянно преследуют друг друга, встречаются, сражаются. Всем известно, что в этой борьбе, которую можно счесть неравной, нередко торжествует более слабый противник. Если утомленная воительница порой на мгновение сдастся, ее счастливый победитель теряет силы благодаря самой победе. Увы, все кончено, мне уже не придется таким образом меряться силами с маркизой де Б. Безумная, она вверила наши интересы и свою месть жестокому божеству войны. Никогда более Венера не призовет нас. Теперь Марс будет руководить нашими нешуточными и кровавыми поединками. Вместо амуров нашими секундантами станут фурии, ареной — большая дорога, а не будуар; нашим оружием послужат смертоносные пистолеты.