Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Речь Луве часто прерывалась аплодисментами и возгласами одобрения, он требовал, чтобы поведение Робеспьера было рассмотрено в специальном комитете, и закончил следующими словами: «Я настаиваю на том, чтобы немедленно был вынесен обвинительный приговор человеку, чьи преступления доказаны, и поверьте мне, ради вашей чести, ради нашей отчизны, не расходитесь, не осудив его». Конвент не послушал Луве, он лишь постановил издать его речь тиражом в пятнадцать тысяч экземпляров.

Робеспьер, понимая, что без подготовки не сможет дать достойного отпора, а также что время приглушит эмоции и уничтожит влияние красноречия его противника, попросил дать ему ответное слово через неделю.

В тот же день в Клубе якобинцев Луве был осужден за свое поведение и исключен из клуба. «Вне всякого сомнения, я заслужил честь быть изгнанным из общества якобинцев, в котором тогда насчитывалось уже меньше тридцати его старых членов...» (1: 34). Фигура Луве становится непопулярной, ему не дают слова.

5 ноября

Робеспьер приготовил ответную речь. Зал Конвента был полон его сторонниками с девяти утра. «Диктатор говорил два часа, но ничего не сказал. Я готов был раздавить его в ответном выступлении...» (1: 30). Но зал устал, монтаньяры и жирондисты, сторонники и противники Луве, все требовали прекратить распри и разбирательства и, постановив издать речь Робеспьера таким же тиражом, как и речь Луве, Конвент перешел к повестке дня. «В тот день я понял, что люди с оружием рано или поздно одержат верх над людьми с принципами, и с того дня я начал говорить моей дорогой Лодоиске, что нам надо заранее готовиться к эшафоту или к изгнанию» (1: 31). Однако, хотя Луве не дали слова в Конвенте, он опубликовал брошюру под заголовком «Максимилиану Робеспьеру и его роялистам». В ней он обрисовал все маневры Робеспьера в Клубе якобинцев в 1792 г., фракцию кордельеров, фракцию сторонников герцога Орлеанского, честолюбивые проекты их лидеров. Почти все, о чем он писал, впоследствии оправдалось, вот только «вопреки его ожиданиям и против всякого вероятия, весьма посредственный Робеспьер одержал верх над Дантоном» (1: 33). Министр внутренних дел Ролан способствовал распространению брошюры в провинциях.

16 декабря

Луве произносит в Конвенте речь, направленную против Филиппа Орлеанского (Эгалите).

«Представители народа, не я поддерживаю предложение Бюзо 1 , а бессмертный основатель знаменитой республики, отец римской свободы Брут 1 . (Ропот в зале.) Да, Брут... Его речь, произнесенная две тысячи лет назад, так подходит к нашей ситуации, что, можно подумать, я написал ее сегодня.

Однако позвольте мне сначала сказать два слова от себя. Устав от тирании, римский народ поклялся в вечной ненависти к монархии. Он только что изгнал своего деспота Тарквиния Гордого 2 и, ревностно оберегая новорожденную свободу, чувствовал, что само присутствие членов семьи Тарквиния в Риме угрожает ей. Брут собрал народ, достойных граждан республики, и перед ними обратился к своему коллеге, родственнику Тарквиния 3 ... Французы, клянусь вам, это сказал сам Брут, я лишь верный переводчик, слушайте внимательно, вот что сказал Брут:

“Хотя сегодня нам нечего бояться за свободу, не будет излишним принять некоторые предосторожности. Мне больно огорчать моего соратника, но интересы отдельных лиц не должны превалировать над общими интересами. Народ Рима не поверит, что обрел полную свободу, пока в Риме род ненавистных царей не только продолжает существовать, но и пользуется немалой властью. Это грозное препятствие для свободы. Потомок Тарквиния, избавь нас от этих опасений, может, они напрасны и беспочвенны, но они тревожат друзей Республики. Мы знаем, мы признаем, ты способствовал изгнанию царей: доверши это благое дело, избавь нас от их призрака, от настоящей причины нашей тревоги. Народ Рима справедлив, он не станет лишать тебя твоего имущества. Ты хочешь оставить его здесь — мы будем беречь его, а ты будешь получать доход. Ты хочешь все забрать с собой? И это возможно, но покинь город, покинь немедленно, уезжай. Граждане Рима верят, что монархия действительно исчезнет только вместе с последним из рода Тарквиниев”.

Так сказал Брут, и да будет позволено мне поставить рядом Францию и Рим, Тарквиниев и Бурбонов, я бы мог и дальше развивать их сравнение, но буду краток.

(Реплика из зала: «Луве должен избавить нас от деспотизма своего таланта»)

Римская республика насчитывала всего несколько дней — наша только что явилась на свет. Соседние монархи беспокоили Рим — несколько еще могущественных деспотов, явные враги наши, угрожают нам оружием, но оно не так опасно, как деньги тех, кто вредит нам, лживо уверяя в своем нейтралитете. Слух о дурных замыслах Тарквиниев распространился по разным уголкам Италии — слава о злодеяниях дома Бурбонов заполнила весь мир. Коллатин был родственником тирана — Филипп в недавнем прошлом тоже, и ты, Филипп, не можешь не помнить, что являешься одним из тех привилегированных созданий, которых в эпоху нашего раболепства мы называли принцем крови. Коллатин помог изгнанию Тарквиния Гордого — утверждают, что в определенном смысле и ты помог падению предателя Капета. Некоторые, похоже, думают, что могут сделать тебя представителем народа — Коллатин, благодаря свободному, неоспоримо свободному выбору своих сограждан, занимал не менее почетную должность, он был консулом. Возглавив римскую молодежь, он разделил с Брутом честь обратить деспота в бегство — твои дети ведут против варваров наших детей-победителей. Коллатин стал объектом нарождающихся опасений — Филипп, заявляю тебе, ты тоже сеешь в нас недоверие, тревогу, семена всяческих разногласий. Коллатин был настолько умен, что не стал ждать решения народа Рима — и ты, Филипп, не станешь ждать нашего, если ты истинный друг свободы, но если ты и твои сторонники были лишь ее лицемерными льстецами, мы пожалеем о том, что не приняли этот спасительный декрет два месяца назад. Тарквиний Коллатин <...> добровольно покинул Рим, успокоив Республику, он не стал дожидаться декрета, хотя декрет был принят. Народ Рима, деятельный и крайне недоверчивый во всем, что касалось свободы, на следующий же день принял декрет об изгнании всех Тарквиниев без исключения. Представители народа, только что освобожденного от рабства, спокойствие в стране может быть достигнуто только такой ценой <...>. Опираясь на авторитет великого человека, опираясь на пример освобожденного им народа, я призываю вас принять один из самых благородных декретов Рима его героической эпохи. По предложению Брута я предлагаю принять следующее решение...»

Конвент постановил: «Все члены семьи Бурбонов-Капетов, находящиеся в настоящий момент во Франции, исключая тех, кто находится в Тампле, в течение трех дней должны покинуть департамент Парижа и в течение недели территорию Республики, а также территории, оккупированные ее войсками» (9).