Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Проснувшись, я позвал Жасмена и сказал ему, что утром принесут мое платье, которое я оставил у одного друга. Потом я послал за Персоном и спросил у него, как поживают Аделаида и Софи де Понти.

— Вы же видели их вчера, — удивился он.

— И вы тоже, господин Персон, видели их и даже рассказали им, с кем я познакомился на балу.

— Что же в этом плохого?

— А зачем вы это сделали? Рассказывайте моей сестре о ваших секретах, а моих прошу не касаться.

— Право, вы говорите таким тоном... Я вас не узнаю... Я пожалуюсь вашему отцу.

— А я моей сестре! — Персон побледнел. — Давайте лучше жить в дружбе; отец желает, чтобы я всегда выходил с вами, так заканчивайте поскорее ваш туалет, и отправимся в монастырь.

Мы собирались выйти из дому, когда явился Розамбер. Узнав, куда мы направляемся, он попросил дозволения сопровождать нас.

— Еще четыре месяца назад, — сказал он, — вы обещали познакомить меня с вашей милой сестрой.

— Розамбер, я сдержу слово: вы увидите девушку, которую волей-неволей станете уважать.

— Мой друг, объяснимся; я вполне уверен, что мадемуазель де Фоблас исключение, но я обращу против вас ваше же оружие: исключение не нарушает правила, наоборот, подтверждает его.

— Как вам будет угодно, но предупреждаю: вы увидите девушку четырнадцати с половиной лет, наивную до простоты. При этом для своего возраста она очень развита и у нее нет недостатка ни в уме, ни в образовании.

Персону, в отличие от меня, повезло: сестра пришла в приемную без Софи. После обычных приветствий и комплиментов, после общего разговора, длившегося несколько минут, я уже не мог скрыть своего беспокойства.

— Аделаида, скажите, что с моей кузиной?

— О, брат, вероятно, у нее серьезная болезнь, так как она ничего не говорит и вместе с тем только о ней и думает. Я не узнаю моей подруги: она всегда была весела, беззаботна и резва, как я; теперь она печальна, о чем-то тревожится. Она по-прежнему добра и ласкова, но редко бывает с нами. Раньше в свободные часы она играла, бегала по саду, теперь же, мой брат, она старается отыскивать укромные уголки и гуляет одна. Она больна, очень больна: мало ест, не спит, не смеется. Она всегда любила меня, а теперь точно боится остаться со мной наедине; правда, я заметила, что она сторонится всех, но главное — избегает меня. Вчера, когда она повернула в узкую тенистую аллею в конце сада, я подкралась к ней — она утирала слезы. «Подруга, скажи, что с тобой?» Она взглянула на меня с таким выражением, с таким... я такого никогда и ни у кого не видела. Наконец Софи ответила: «Аделаида, ты не поймешь: ты такая счастливая! А вот меня можно пожалеть!» Потом она покраснела, вздохнула и заплакала. Я старалась ее утешить, но, чем больше я говорила, тем глубже становилась ее печаль. Я поцеловала ее; она посмотрела на меня долгим и, как мне показалось, безмятежным взглядом, но вдруг прикрыла рукой мои глаза и сказала: «Аделаида, спрячь свое лицо, спрячь, оно слишком, слишком... Мне больно смотреть на него. Уйди, оставь меня одну», — и она снова заплакала. Увидев, что ей стало еще хуже, я сказала: «Софи...»

Услышав это имя, Розамбер наклонился к моему уху:

— Значит, ваша милая кузина — Софи? Она и есть та Софи, из-за которой вы сказали, что я кощунствую? Ах, простите меня!

Моя сестра продолжала:

— Я сказала: «Софи, подожди минутку, я позову твою гувернантку...» Тогда она оправилась, отерла глаза и попросила меня ничего не говорить старухе; мне пришлось обещать, но, думаю, я поступила неблагоразумно. Она больна и не хочет, чтобы ее гувернантка знала об этом.

— Аделаида, дорогая, а почему она не пришла с вами в приемную?

— Дело в том, что она теперь стала так рассеянна, так печальна... Кроме того, прежде она любила вас почти так же сильно, как меня, а теперь, мне кажется, она вас уже не любит. Я сказала ей, что вы пришли... «Мой кузен! — радостно вскрикнула она и пошла было со мною, но сейчас же остановилась и прибавила: — Нет, я не пойду, я не хочу, не могу идти. Скажи ему, что...» Казалось, она подбирает слова. Я ждала. «Боже мой, неужели ты сама не знаешь, — недовольно прибавила она, — что обыкновенно говорят в подобных случаях?» И она быстро ушла.

Я упивался, слушая, как моя невинная сестра с детской наивностью описывала мне нежные волнения и сладкие муки Софи. Удивленный Розамбер внимательно прислушивался, а маленький Персон, глядя на нас троих, казалось, был и встревожен, и очарован.

— Значит, вы полагаете, Аделаида, что Софи больше не любит меня?

— Брат мой, я почти уверена в этом, все, что напоминает о вас, раздражает ее, даже я иногда бываю жертвой этого раздражения.

— Как?

— На днях вот этот господин, — она указала на Персона, — сказал, что вы провели всю ночь у маркизы де Б. И вот, когда он ушел и мы остались одни, Софи очень серьезно заметила: «Ваш брат не ночевал дома; он ведет беспорядочную жизнь. Это дурно!» Ваш брат, ваш брат! Обыкновенно она говорит мне «ты». Ваш брат! Если бы даже вы вели беспорядочную жизнь, Фоблас, за что же на меня сердиться? Ваш брат! На следующий день вы, кажется, были на маскараде. Господин Персон рассказал нам об этом, потому что у господина Персона нет от нас секретов. Едва мы остались одни, Софи сказала: «Ваш брат веселится на балах, а мы здесь скучаем». — «Нисколько! — ответила я. — Разве может быть скучно с подругой?» — «Да, конечно, с подругой не скучно», — ответила она. Однако заметьте, какая странность: через мгновение она грустно повторила: «Он веселится, а мы здесь скучаем». Мы скучаем! Но, если бы даже это было так, из вежливости она не должна была говорить мне о скуке. О, если бы она не была больна, я очень сердилась бы на нее! Да, и вот что я еще вспомнила: вчера вы сказали, что маркиза де Б. хороша. Вечером я зашла за Софи и заставила ее пойти гулять. «Ваш брат, — сказала она (теперь она всегда говорит «ваш брат»), — находит красивой эту маркизу. Он, вероятно, влюблен в нее». Я ответила: «Дорогая, это невозможно, маркиза де Б. замужем». Она взяла меня за руку и сказала: «Ах, Аделаида, какая ты счастливая!» В ее взгляде, улыбке сквозили и жалость, и презрение. Ну, хорошо ли это? «Ах, какая ты счастливая!» Ну да, я счастлива, ведь я здорова!

— Аделаида, ваши слова не доказывают, что моя милая кузина больше не любит меня; может быть, она просто сердится на меня за что-нибудь, но ведь и на любимых людей постоянно сердятся.

— Конечно, только я еще не все сказала.

— Не все?

— Раньше она то и дело говорила о вас, радовалась, когда видела вас, а теперь она если и говорит о моем брате, то редко и таким суровым тоном! Разве вы не заметили, что вчера, когда Софи была здесь, она не произнесла ни слова? Полно, когда любишь человека, говоришь с ним. Поверьте, моя подруга разлюбила вас.