Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Маркиз (барону). Хорошо, очень хорошо.

Судья. Я ничего не понимаю. Я пошлю за господином дю Портаем.

Маркиз (шевалье). Он ничего не понимает? Еще бы!

Барон (судье). Сударь, говорю вам, это мой сын.

Маркиз (барону, дергая его за подол камзола). Превосходно! (Шевалье.) Он превосходно играет свою роль!

Фоблас (маркизу). О, барон умный человек, и потом он же нам обязан.

Судья (барону). Все это прекрасно, сударь, но подан иск.

Маркиз (кричит во весь голос). Я беру его обратно!

Судья (маркизу). Этого недостаточно! Дело такого рода... Оно касается Министерства внутренних дел.

Барон (с раздражением). Министерства внутренних дел? Что же случилось?

Маркиз. Пустяки... Все дело в любовной интрижке.

Судья. Любовная интрига?

Маркиз (судье). Ну да, любовное приключение. (Барону.) Дело идет о простом любовном приключении; я это подтверждаю.

Судья (маркизу). Господин маркиз, дано ложное показание, вопрос стоит о взломе, побоях и обольщении.

Барон (с величайшим раздражением). Это невозможно! Кто это говорит?! Кто осмеливается таким образом порочить честь моего сына и моего дома?

Маркиз (шевалье). Как он великолепно играет свою роль! Просто невообразимо! (Барону.) Успокойтесь, сударь, дело идет о любовном свидании; ваш сын провел ночь с одной из моих служанок и, чтобы спастись, поколотил одного из моих лакеев, вот и все.

Барон (судье). Вам известно мое имя и мой адрес, позвольте мне увести сына, я ручаюсь вам за него.

Маркиз. Я тоже за него ручаюсь. (Шевалье.) Не надо терять присутствия духа.

Судья. Господа, вам придется лично ответить за него.

Барон. Ах, даже так?

Маркиз. Да-да, идемте же.

Мы все трое ушли.

— Ах, барон, — сказал маркиз моему отцу, — ах, барон, как хорошо вы ломаете комедию! Какая естественность, какая правдивость! Вы могли бы давать уроки настоящим актерам. — Он обратился ко мне: — Нет, вы слышали, как он воскликнул: «Кто осмеливается порочить честь моего сына?!» Его сына! Он убедил бы даже меня, хотя я знаю правду.

Барон смотрел на маркиза, слушая его с таким видом, который очень позабавил бы меня, если бы я не знал вспыльчивости отца. Я страшился, как бы странные комплименты господина де Б. не вызвали у него прилива желчи. Но он сдержался. Экипаж барона стоял у дверей.

— Не церемоньтесь, — сказал мне отец, — сядьте первым. — Маркиз хотел меня удержать, но барон настаивал.— Неужели вы желаете в таком виде объясняться на улице?

Я нырнул в карету. Барон сел рядом. Мы вежливо простились с маркизом, предоставив ему возможность прогуляться пешком.

— Почему вы непременно стремитесь проводить ночи вне дома? — возмущался отец. — Неужели вам мало дня? Видите, какие опасности влечет за собою ваше непослушание.

Я, как мог, старался оправдаться.

— Вы губите ваше здоровье, — продолжал барон.

— Ах, отец, никогда никто не заслуживал упрека менее, чем я сегодня! Если бы вы знали, как благоразумно вел я себя этой ночью.

— Мой сын, кажется, вы принимаете меня за маркиза де Б.?

— О нет, отец. Но уверяю вас, что я мог бы провести таким образом триста шестьдесят пять ночей подряд, ничуть не повредив здоровью. Если позволите, я расскажу вам все в подробностях...

— Нет, поберегите их для де Розамбера. — И барон добавил: — Аделаида, господин дю Портай, вы и я приглашены завтра на обед к герцогу ***, который живет в начале бульвара Сент-Оноре. Если погода улучшится, мы выедем из дома очень рано. Вы втроем погуляете по саду Тюильри, я же ненадолго зайду во дворец; мне нужно поговорить с господином Сен-Люком. Не забудьте об этом, пожалуйста, и будьте вовремя готовы.

Я застал у себя Жюстину. Маркиза страшно встревожилась, узнав, что схватили вора, скрывавшегося в комнате ее горничной, и что арестованного отвели к судье, куда поспешил и господин де Б. Она поручила своей не менее напуганной субретке сбегать ко мне, дождаться моего возвращения и попросить сообщить ей, как прошла встреча, которая могла иметь самые серьезные последствия. Когда я объявил Жюстине, что пожертвовал ею, желая спасти маркизу, она заплакала.

— Я отлично понимаю, — сказала она, — что иначе поступить было нельзя, но маркиз велит меня выгнать, а маркиза... она уже давно на меня сердится и воспользуется этим случаем!

Я утешил несчастную девушку, заверив, что найду ей другое место и, во всяком случае, не оставлю в беде.

Когда Жюстина ушла, я умылся, переоделся, побежал к Розамберу и поведал ему о смешных приключениях прошедшей ночи. Потом я сказал графу, что если он хочет повидать Аделаиду, то может приехать завтра в сад Тюильри, в аллею, которая называется Весенней. Граф обещал быть не позднее полудня.

Днем ко мне пришел Дерневаль и объявил, что завтра ночью мы проникнем в монастырь, какая бы ни стояла погода.

— Мой дорогой Фоблас, — прибавил он, — мы расстанемся.

— Как?

— Дела, которые удерживали меня в Париже, закончены, все подготовлено для выполнения плана, задуманного мною несколько месяцев тому назад. Завтра ночью я похищаю Доротею.

— Ах, Дерневаль, как же я буду видеться с Софи, когда вы покинете нас?

— Разве у вас нет вашего флигеля?

— Но калитка сада?

— Вы правы, я о ней не подумал.

— Дерневаль, неужели вы повергнете в отчаяние вашего друга и друга вашей возлюбленной?

— Нет, шевалье, нет, я поговорю с Доротеей, мы достанем вам ключ от калитки; поверьте, если понадобится, я отложу на день исполнение моего плана.

Дерневаль ушел, и я погрузился в печальные размышления, которые волновали меня весь вечер и всю ночь.

«Он уезжает, — думал я, — он уезжает со своей любимой, я же остаюсь и, может быть, никогда больше не увижу Софи! Осмелится ли она открывать калитку? Осмелится ли приходить одна в сад? И не вызовет ли похищение Доротеи ужасного волнения в монастыре? Не примут ли там самых строгих мер, чтобы помешать повторению подобного? Не станут ли лучше прежнего охранять сад? О моя милая кузина, я буду смотреть на тебя только из окна флигеля. Ах, Дерневаль, Доротея, вы покидаете нас! То ли вы обещали?» Таким образом я, не предвидя готовившихся событий, упрекал Дерневаля, а между тем вскоре стал желать его отъезда еще жарче, чем он сам.