Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Когда часы пробили четыре и в церкви зазвонили к заутрене, в закрытой аллее показался Дерневаль. Я побежал к нему навстречу; он сказал мне, что почтовая карета приехала, что Доротея, принужденная оставить его на полчаса, вскоре вернется в сад и переоденется. Я прервал его и попросил удалиться.

— Софи стала моей, — прибавил я. — Теперь мне нужно уговорить ее бежать.

Я вернулся к моей подруге и, показав ей мужское платье, принесенное для нее, стал умолять надеть его.

— Как, зачем?

— Дерневаль и Доротея уезжают в Германию. Разве твое сердце не подсказывает тебе, что мы едем с ними?

— Неужели я так страшно огорчу моего отца?.. Увы, я и так уже достаточно провинилась.

— Выслушай меня, Софи.

— Нет, я не хочу вас слушать, нет, жестокий, вы меня погубили! Вы давно готовили мой позор. — Она бросилась мне на грудь. — Фоблас, теперь я жена твоя, я буду слушаться тебя, но сжалься надо мной! Ах, не злоупотребляй своими правами, ах, не рассказывай никому о моем падении!

— О моя дорогая Софи, я хотел бы избавить тебя от ужасного страха, но ты заставляешь меня напомнить тебе, что маркиз...

— Увы!..

— Не бойся за жизнь, навеки связанную с твоей; твой муж одержит победу, твой супруг готов биться теперь со всеми родственниками маркиза. Но ты не знаешь наших законов, Софи. Если я, победив врага, останусь здесь, я потеряю голову на эшафоте!

— О, я несчастная, за что? Что я наделала?!

— Софи, нужно ехать; мы поедем в Германию. Барон Гёрлиц не откажет твоему возлюбленному, и мой отец не воспротивится моему счастью. Софи, позволь твоему мужу одеть тебя.

Пробило три четверти, а Софи все еще не была готова. Доротея пришла к нам. Дерневаль нетерпеливо сказал, что мы не должны позволить заре застать нас в городе, и напомнил, что меня ждет еще одно дело у заставы.

— Как, мы уедем не вместе?! — воскликнула Софи.

— Моя возлюбленная, меня призывает честь. Я оставляю тебя с Доротеей, поручаю покровительству Дерневаля! Вы дождетесь меня в Mo, через два часа я догоню вас.

Софи бросилась в мои объятия:

— Я вас не покину!

Дерневаль топнул ногой:

— Торопитесь, туман еще благоприятствует нам, но скоро рассветет!

Я вырвался из объятий Софи.

— Фоблас, если вы меня покинете, я не поеду.

— Хорошо же, Софи, я поеду с тобой, поспешим выйти из сада.

Дерневаль предвидел, что нашим подругам будет трудно взбираться по веревочной лестнице. Он запасся двумя короткими деревянными лестницами. Доротея, уже давно готовая к бегству, вскоре очутилась на улице, но Софи раз двадцать упала бы, если бы я не поддерживал ее. Она потребовала, чтобы я первым сел в карету.

— Но, Софи, честь зовет меня.

— Честь! Разве я не отдала вам в жертву свою честь? Неблагодарный, я не расстанусь с вами, вы не будете драться, я не хочу, чтобы вы дрались!

Вот что она говорила, когда раздался бой часов. Пробило пять. Нельзя представить более ужасного положения. В отчаянии я выхватил шпагу, чтобы поразить себя. Дерневаль остановил меня. Софи в ужасе воскликнула:

— Хорошо, я повинуюсь, я еду!

Пока ее усаживали рядом с Доротеей, я сказал Дерневалю:

— Теперь пять часов; если мне придется идти пешком, я опоздаю и буду опозорен. Я возьму лошадь одного из ваших слуг. Пусть он отправится ко мне домой, я прикажу дать ему скакуна, которого там приготовили для меня.

Еле живая Софи наклонилась к окну.

— Друг мой,— умоляла она, — возьмите меня с собой на поединок!

— Друзья мои, Софи, я скоро буду с вами.

— Жестокий, любимый, дорогой супруг, береги себя, защищай мою жизнь!

Карета уехала, я поскакал на Университетскую улицу. У дверей нашего дома меня ждал Жасмен.

— Торопитесь, мой дорогой господин, торопитесь. Барон велел всюду искать вас... Но вы не возвращались, и в отчаянии он велел оседлать лошадь и взял шпагу, боюсь, не поехал ли он драться вместо вас.

— О, боже мой!

Я поскакал во весь опор. Жасмен мчался за мною.

— Сударь, вы не хотите взять вашего чудного скакуна?

— Убирайся к черту, вернись назад; приедет человек, попросит у тебя лошадь, дай ему мою.

Я так летел, что вскоре увидел ворота Майо 153 . Барон стоял окруженный несколькими людьми. По его жестам я понял, что он пытается вызвать на бой маркиза. Дю Портай, Розамбер и два родственника маркиза явно противились этому поединку. Увидев меня, все разошлись.

— Ну вот! А вы сомневались! — воскликнул Розамбер.

— Сударь, — сказал мне барон, — вы приехали очень поздно!

— Поздно, мой отец, конечно поздно, потому что вы уже готовились подвергнуть опасности свою жизнь.

Маркиз прервал меня:

— Если бы тебе предстояло играть роль миловидной женщины, ты встал бы пораньше. Ну, трусливая и коварная бабенка, твоя смерть смоет нанесенные мне обиды!

Наши шпаги скрестились. Большое искусство, приобретенное мной в фехтовании, и хладнокровие, которое я противопоставлял ярости маркиза, помогали мне. Но я только защищался, предоставляя маркизу нападать. Глядя на врага, я вспоминал все мои проступки и, хотя за многие из них меня можно было простить, чувствовал угрызения совести. Я не мог угрожать жизни человека, которого обидел и покрыл позором. Я только парировал его удары. Всецело положившись на мою ловкость, я надеялся, что он скоро устанет, потеряет силы и, желая спасти свою жизнь, признает себя побежденным. Я ошибся. Мой отец, ставший зрителем ужасного для него боя, стоял в десяти шагах от места поединка. Я видел, как он тревожными глазами следил за быстрыми движениями наших шпаг. Не раз я думал, что он, увлекаемый тревогой и нетерпением, бросится к нам. Вскоре он подошел к ближайшему дереву и судорожно вцепился в ствол. Маркиз сыпал угрозами и оскорблениями, стараясь разъярить меня. Он нападал с удивительной яростью. Однако он не мог заставить меня потерять позицию, и мое спокойное сопротивление еще больше распаляло его. Вдруг, справившись с гневом, он обманул меня очень искусным приемом, я поздно парировал удар, вражеская шпага скользнула вдоль моей груди, мгновенно окрасившейся кровью. Отец испуганно вскрикнул и обнажил свое оружие, но сейчас же остановился и сломал лезвие, словно в порыве негодования на самого себя. Потом, подняв глаза к небу и молитвенно сложив руки, он бросился на колени и воскликнул:

— О небо, небо! Боже, сжалься надо мною! Господь Всемогущий, сохрани моего сына!

Я не мог выдержать отчаяния отца и в свою очередь напал на маркиза; он храбро защищался, но только на несколько мгновений отсрочил роковой удар. Его падение положило конец смертельной тревоге барона. Отец упал на траву почти в одно время с моим врагом. Я понял, что барон считал меня опасно раненным, подбежал к нему и распахнул камзол:

— Успокойтесь, это только царапина!