Каролина Светлая - В горах Ештеда

Многие считали, что лесным людям все сходит с рук не столько благодаря нашим писарям, сколько благодаря вожаку. Кабы не он, давно бы их поодиночке переловили. Никто не знал, откуда он пришел и кто он такой. Даже сами грабители этого не знали, и многие из них принимали его за самого дьявола — был он вездесущ, суров и неумолим. Выходя к ним, он завязывал себе лицо белым платком с двумя прорезями для глаз, а глаза его как раскаленные угли горели. И говорил он с ними всегда через какую-то маленькую трубочку, чтобы нельзя его было потом по голосу узнать. Всегда и всюду он шел первым, но сам ни к чему не прикасался, только другим приказывал, что взять, что оставить, кого отпустить, а кого убить. Он был заводилой, без него никто ничего не предпринимал, и если лесные люди шли на грабеж одни, это добром для них не кончалось. Потому-то они без него никакого дела и не начинали. Строгий был: не приведи господь его воле воспротивиться — жестоко накажет! Однако и справедливость помнил: при дележе никто на него не жаловался. Мне в точности неизвестно, что да как у них было, кто мог знать об этом? Говорю только то, что от людей слыхал.

Не раз наши мужики ходили в замок жаловаться, что в окрестностях-де пошаливают, и просили принять решительные меры против грабителей — ведь с наступлением ночи приходилось опасаться за имущество и жизнь свою. Они даже вызывались участвовать в облаве, пусть только господа прикажут, но ответ всегда был один: мелкими стычками их еще пуще разозлишь, и они станут срывать зло на невинных. Тут нужен полк солдат, но в настоящее время рассчитывать на это нельзя, потому что солдаты все до одного на войне. Вот наступит мир, тогда и прочешут всю местность; пока же ничего изменить нельзя.

В усадьбе у Квапила воры не раз уже побывали, все кладовки обчистили. Мы только почуем, что они в доме, идем будить хозяина. А он и без нас все слышит: сон-то у него плохой был. Однако лежит себе спокойно. «Не трогайте их, — говорит. — И не шумите, пусть не догадываются, что вы их заметили; далеко ли до беды? Ведь если они увидят кого, то не пощадят. А так по крайней мере будет надежда, что на какое-то время они нас в покое оставят».

И шагу не позволит никому из горницы сделать. Только под утро, когда уже начнет светать и ночные гости далеко уйдут с награбленным добром, разрешал он нам разойтись по своим местам.

У хозяина была слава первого богача во всей округе. И все же ворам у нас нечем было особенно поживиться, а причина была та, что имел он разбойников в своем доме, и они его каждодневно обкрадывали. Это были его же работники — люди ненадежные, потерявшие честь и совесть.

Просто не будь его усадьба больше семи других соседских, вместе взятых, уже к рождеству сидели бы мы голодные. Вот какой порядок во всем был!

Я уже говорил, что хозяин наш за порог переступить боялся. Никогда не выйдет в поле поглядеть, как выполняются его приказания. Сеяли и убирали работники сами, как бог на душу положит, ни один о хозяйских интересах не думал — каждый лишь о своем собственном благе пекся. Да и тащили, кто что мог. Только все равно ни один из них ничего не нажил. Что наши работники и служанки бессовестно украдут днем, вечером в корчме спустят.

Иной раз аж волосы дыбом встанут, когда содом этот видишь. Никого не боялся я, кроме бога, и нередко прямо в глаза говорил, что думаю о таком их хозяйствовании. Зато и прозвали они меня святошей и свалили на меня все, что сами делать не хотели. Случалось, рассердится хозяин, что мной помыкают. Да они мигом себе оправдание найдут: он, мол, самый младший из нас, ему и положено грязную работу делать — так с сотворения мира повелось.

А я, бывало, и виду не показываю. Молча сносил все обиды, да еще и гордился, что мое главное правило всем известно: лучше десять раз подряд сунуть руку в кипяток, нежели один раз взять чужое. Это правило я из родительского дома вынес. Отец старался хорошо меня воспитать; был он, правда, простой поденщик, зато человек честный и богобоязненный. В будний день много молиться ему было недосуг — дома не сидел, приходилось на стороне работу искать. Зато по воскресеньям, можно сказать, из костела не выходил. Во время торжественных богослужений он пел на хорах, а по большим праздникам в литавры бил [11] Одним из центров культурной жизни старой чешской деревни был костел. По большим праздникам (пасха, рождество и т. п) здесь устраивались концерты силами самих крестьян, игравших на народных инструментах. . Умирая, завещал он мне свое место в костеле и свои ноты. Человек он был неученый, а меня научил всему, что истинному христианину знать положено, в этом я ни одному господскому сыну не уступал. Это и все отцово наследство; остальное же мачеха для своих детей забрала.

Пригоню я, бывало, хозяйское стадо на луг и смотрю с горы на леса и долы, на луга и холмы — повсюду крестьянские дворы виднеются, а ведь ни один так хорошо не расположен, как усадьба Квапила. И в самом деле, у каждого чего-нибудь недостает, у нас одних все, что только можно желать. Те построились далеко от воды, другие — в лесу, среди болот, так что иной раз и не выбраться, третьи кое-как лепятся на уступе скалы, открытые всем ветрам, зимой же их по самую крышу снегом заносит. А наша усадьба как раз между двумя высокими холмами, поросшими самыми высокими во всей округе грабами, буками и дубами; из-за них ветер стороной нас обходил. Сразу за домом большой сад; разбит он в низинке, в затишливом месте, оттого и любые плоды вызревали. За садом начинался луг, тянулся далеко-далеко, аж подошву горы захватывал, пригорок зарос кустарником. Мы назвали это место Густые кусты.

В Густых кустах жизнь ключом кипела, круглый год было весело, а ведь, кроме меня, там ни одной души человеческой не повстречаешь! Что ни шаг — новая рощица; рябина растет, березки, кусты ежевики, ясень, ольха; между ними трава, как широкая зеленая лента, вся так и светится на солнце. Птиц множество. Тучей поднимутся они над деревьями и кружатся в вышине, иной раз света белого от них не видать, а замечтаешься — не сразу поймешь, что случилось: может быть, уже вечер наступил и солнце заходит? Весной птицы пели, не переставая, а шуму всякого от них круглый год хватало. Зимой певчих нет, зато каркают вороны, гукают сычи. Зверюшек всяких было там пропасть, многих я видел впервые и не знал, как они называются. Длинноногие пауки, красные, зеленые, так и сновали по стволам деревьев, а сколько было на коре всяких жучков, сверкающих как золото и дорогие каменья. Бабочки разноцветные порхали! Подумаешь невольно: а ведь это радуга рассыпалась над горой в мелкие брызги или ветер пролетал над лужайкой, оборвал все цветы и принес их сюда. Беспрестанно что-то шелестело, шуршало, хрустело, гудело. Глядь, откуда-то выбегает ласка, не то змея, не то ящерица мелькнула в траве, затрещали куропатки, заметались, как молнии, над моей головой, а вот и олениха с оленятами вышла из леса, осторожно ведет их к кустам: ведь они шли с самого Ештеда, чтобы полакомиться здесь сладкими листочками.