Каролина Светлая - В горах Ештеда

А ты, парень, верно угадал, чего мне недостает. Вся моя тоска оттого, что нет у меня по-настоящему близкого человека. Не на кого мне здесь опереться — ты для этого слишком молод и неопытен! Слова твои меня в самое сердце ранили. Вот так бывало, когда я жила у дяди в горах и вдруг слышала колокольный звон или песню. И даже в сто раз больнее мне теперь — ведь в памяти моей возник тот, о ком я тоскую; образ его стоял передо мной…

Опять побледнела она и протянула вперед руки, как будто хотела остановить приближавшееся к ней видение, а потом приложила палец к дрожащим губам. Я понял: она приказала мне молчать.

После смерти Квапила деревня осталась без старосты; не знали люди, кого теперь на его место поставить. Молодежь и мужчины средних лет были на войне. Не трогали только стариков и ребятишек. Меня тоже сдали бы в солдаты, не служи я у старосты. Те, кто оставался дома — надо же было господам подати с кого-то взимать! — этой должности избегали. А дело было в том, что господа завели правило штрафовать старосту, если тот им что-либо не по нраву делал, ну и, конечно, если у них случалась большая нужда в деньгах.

Долго думали и господа и крестьяне, кого же выбрать, только ни на ком не могли остановиться. В конце концов принято было необычное решение. Утром в воскресенье, как раз перед тем, как идти в костел, пришли к нам мужики.

— Известно ли вам, хозяйка, кого мы решили избрать старостой? — обратился к ней тот старик, который все дело обдумал.

— Нет, мне ничего не известно, — ответила она. — Но хочется, чтобы был он столь же справедливый и добрый человек, как и прежний наш староста. Только вряд ли кто будет за вас душой болеть, как он, наперед это знайте.

— Откуда вы знаете, что не будет? Мы по крайней мере думаем — будет, и не только думаем, но даже твердо верим, — лукаво посмеивались они.

— Тогда пожелаю вам счастья!

— Благодарим за доброе пожелание, но разве вы не хотите узнать, о ком речь идет? Ведь и вы тут живете, вам тоже должно быть интересно, кто будет защищать нас перед господами.

— Так на ком вы остановились?

— Желаем, чтобы все было по-прежнему.

— Как это по-прежнему?

— А так, чтобы «право» осталось в вашем доме; тут оно в надежных руках.

Хозяйка с удивлением покачала головой.

— Или я глупа и не могу вас понять, или вы говорите какую-то несуразицу. Почему вы хотите в нашем доме «право» оставить? Ведь у покойного хозяина нет ни брата, ни сына.

— Зато вдова его тут живет!

Хозяйка с большим удивлением посмотрела на гостей.

— Повторите-ка еще раз! Никак не пойму, что вы сказать хотите, — попросила она дрожащим голосом.

— Хозяин ваш был человек очень хороший, да вознаградит его господь, однако он последние годы, как нам известно, ничего уже не мог делать. Вы сами всем заправляли, все вместо него делали, а если советовали ему что, одни добрые мысли внушали. И получается: на деле вы и были нашим старостой. Отчего бы вам и не остаться в этой должности?

Хозяйка всплеснула руками.

— И что это вы надумали? Где это видано, чтобы женщина старостой была?

Хоть она и отказывалась, но я видел, что предложение ей по душе. Лицо ее оживилось.

— Правда ваша, каждый божий день такое не случается, но страшного здесь ничего нет, — отвечал сосед. — И если бы это даже у нас первых случилось, что с того? Нынче повсюду чудеса творятся, одним чудом больше будет! Ведь мы уже и пример имеем, когда женщина старостой является. Вон там за лесом, в немецкой деревне Шамбах, эта должность наследственная. Староста недавно помер, остались сын-малолеток и жена, женщина умная, люди ее уважают. Пошли деревенские к господам, попросили согласия, чтобы они ее старостой назначили, так все и сделалось. На днях я туда известь возил и повстречал ее. Верхом на лошади ехала. Удивился, куда это баба одна едет? Кто такая? Спрашиваю у людей и узнаю, что вам сказал; все ее хвалят. Тогда я и подумал: что может немецкая баба, то и наша сумеет. Из нашей Франтины и не такая еще старостиха получится! Куда до нее немке! Об одном только подумайте как следует — о штрафах!

Но Франтина не заставила себя ждать с ответом.

— Мало же вы меня знаете, если думаете, что я этого испугаюсь! — заявила она. — Не ваша забота, как я буду с господами дела вести. Как-нибудь да извернусь, а вас это и не коснется. Конечно, вы знаете, я не скупердяйка, а не трусиха и подавно. Скажу по правде, дело это мне по душе, ведь уже и сейчас, пока мы тут с вами говорим, мне вроде легче стало. Может быть, я скорее свое горе забуду, если стану о чем-нибудь другом думать, и тем более о таком серьезном деле. Ох, и посмеялся бы покойник, если бы только знал, кто теперь старостой будет!

Хозяйка засмеялась, хоть глаза у нее еще были мокрые, и мы все, сколько нас в горнице было, тоже засмеялись, а у многих и слезы на глазах выступили. Радостно было нам, что решилась она забыть свою печаль и опять станет такой же разговорчивой и веселой, как прежде была.

Велела она служанкам приготовить хороший обед, а меня послала в подвал за пивом. Не отпустила она послов, прежде чем не угостила их; и сама выпила с ними за то, чтобы жить всем в полном согласии. А когда прощалась, то каждому в отдельности руку подала и повторила, что твердо будет стоять за них перед господами, и пусть лучше сама потерпит ущерб, чем они. И еще она просила, чтобы немедля ей указывали, если она что не так сделает. Пообещать заставила, — мол, если найдется у них человек более подходящий, то они сразу скажут ей об этом, и она уступит ему свое место.

Хозяйка с головой ушла в свои новые заботы; она и прежде многое исполняла за мужа, а теперь взялась за дело с таким жаром, что ни днем, ни ночью не знала покоя, только о делах и думала. Никаких трудов не жалела, на любые жертвы шла. Вот теперь и узнали люди, какая она отважная, и опять все удивлялись ей. Она такие дела делала, о которых прежде не посмела бы мужу сказать, чтобы он по слабости характера не испугался и не запретил ей этого. Теперь же она ничего не боялась, шла к цели прямо. И, думаю, ни один староста не давал такой отпор господам, как она, а если были старосты решительнее других, то все равно не ловчее ее. С господами она в споры не вступала, однако умела заставить их считаться с нею, как сделала это когда-то со строптивцами у нас в доме. И стали говорить у нас те, кто святое писание знал, что напоминает она царицу Савскую — прославленную подругу мудрого царя Соломона, и не раз приходилось мне слышать от людей то же, что сказал я ей когда-то в Густых кустах: пропадает, мол, она здесь. Родиться бы ей во дворце королевском, как Мария-Терезия, с успехом правила бы она целыми народами!

Все же чиновники наши сообразили, что она над ними верх берет. Придумали повод и придрались к ней, чтобы получить с нее самой те деньги, от уплаты которых по ее просьбе крестьян освободили. Не раз платилась она за свою доброту и возмещала им убытки. Захотят они, к примеру, от лишнего льна или зерна отделаться — заставляют ее покупать у них, а не хочет — грозят, что обложат крестьян новым налогом. Так вот, чтобы не допустить этого, она покупала у них за ту цену, какую они назначали, а потом старалась продать купленное без большого убытка, что при ее уме и осмотрительности почти всегда удавалось. Конечно, труда и хлопот это стоило, но ведь она обещала, что трудности ее не испугают. Высмеивала господ за их мстительность и не переставала защищать интересы простых людей.