Петер Илемницкий - Избранное

Да, они видели эти провода, и птиц, что садились на них, но не могли они слышать, не могли уловить слова директора завода, которые летели по этим проводам в районную управу. Над головами демонстрантов летели слова заговора против них.

— Пришлите подкрепление! Они прорвались в ворота… Что? Ах, так! Нет, пока они спокойны, но может стать хуже… У вас никого нет? Черт возьми! Где же все?..

В районной управе не знали, что делать. Послать было некого. Весь район объят пожаром забастовки. Во все деревни разосланы наряды полиции, они патрулировали по всем дорогам, обходили имения. А те полицейские, которые дежурили во дворе управы, только что были брошены разгонять демонстрацию батраков, к которым присоединились городские безработные. Положение самой управы становилось угрожающим; камни, палки, обломки кирпичей, гневные выкрики — все это обрушилось на ворота управы.

— Депутация? Назад! Разогнать! Вытеснить из города!

И демонстрантов погнали. Вооруженные полицейские, развернувшись цепью во всю ширину улицы, теснили демонстрантов за город. Дело шло быстро, люди бежали, спотыкались, толкали друг друга, не переставая ругаться на чем свет стоит, — но тяжкая поступь полицейских грохотала совсем близко, за самой спиной.

— Вы-то сыты! — кричали им люди.

— Проваливайте, откуда пришли!

— В свою Прагу! [32] Полиция в тогдашней Словакии, а особенно в периоды волнений, состояла преимущественно из чехов.

Кто-то в толпе коротко рассмеялся, крикнул:

— Думаете, словацкие фараоны лучше?

— У всех у них одинаковые эти… пилюльки для нас!

Наконец погоня прекратилась. Многие демонстранты разбежались по боковым переулкам, основная масса исчезла в конце главной улицы. Полицейские разомкнули цепь, однако заняли улицу во всю ее длину, разделились на группы. Они были разозлены, измучены непрерывной службой, без отдыха, на территории, охваченной забастовкой, в чуждом им городе, населенном чужими людьми. Они мечтали поскорей вернуться на свои участки, уйти с этой горячей земли, где каждый человеческий взгляд — как раскаленный меч, каждое слово мятежно.

Полицейские прохаживались по улице, потом оттянулись к центру города, оставив лишь один заслон. И, уходя с этой улицы, слышали то тут, то там, как со стуком поднимаются в лавках железные шторы, опущенные осторожными лавочниками перед бегущей гневной толпой…

Тем временем демонстранты скопились перед сахарозаводом. Смешались с крестьянами, здоровались со знакомыми, ободряли друг друга, и в глазах их сияла радость оттого, что сила их удвоилась. Кто-то вскочил на воз, взмахнул руками, как бы желая всех обнять, воскликнул:

— Товарищи, вот теперь пусть нас разгоняют! Пусть-ка попробуют!

— Да что делать-то будем? — раздалось в толпе.

— Убегать, видно. Кто убежит, тот…

— Не болтайте глупостей! — встряла Балентка, протискиваясь вперед. — Видали такого: не знает, что ему делать…

Тут на воз вскочил депутат Грегор. Взгляды всех тотчас устремились к нему, будто подпирая, поднимая его повыше, чтоб всем было его видно и слышно.

— Что вам делать? Ждать! Не уступят господа сегодня, — уступят завтра, но уступить им придется. Помещики сами не добудут свеклу из земли, не бойтесь. И сахарозавод без свеклы не может работать. Здесь, — он обвел рукой длинные ряды крестьянских возов, — здесь достаточно свеклы, и вы заставите завод принять ее!

Марек стоял перед самым возом, смотрел Грегору прямо в рот и думал: «Вот так, именно так сказал бы и я, если б не выступил Грегор!»

Стали ждать, только говор оживился, голоса зазвучали возбужденнее. Ондрей прохаживался между возами, иногда подходил к Петеру, обменивался с ним взволнованными словами. Все было так ново, незнакомо, все внушало новые силы, новые мысли, — люди вдруг замечали то, что ранее закрывала густая завеса.

— Петер! И ты тут? Да с возом?

По проходу между возами пробирался Вавро Клат. Он схватил Петера за плечи, радостно тряхнул его.

— Я и руки тебе не подам, — улыбнулся Петер, обтирая правую руку о штаны, — она у меня вся в грязи…

— Еще бы — ты ведь крестьянин-бедняк! — засмеялся Вавро, а Петер добавил:

— Да еще с аттестатом…

Они смотрели друг на друга с нескрываемой радостью.

— Вот как мы встретились, — продолжал Петер. — С разных сторон… и все ж на одном пути!

— В одном и том же бою. Так и должно быть.

По шоссе издалека приближалась коляска. Кони ступали твердо, равномерно. Когда коляска подъехала ближе, люди узнали на козлах Венделя Балента. Что это он? То со свеклой, а то на экипаже…

Вендель натянул вожжи, и кони замедлили шаг. Люди постепенно освобождали ему дорогу.

— Кого это он везет? Верно, помещика.

— А то кого же еще? Не мешало бы перевернуть…

— Габриша! — раздался чей-то насмешливый голос. — А что ж сынок ваш не бастует?

Мареку и Балентке стало стыдно. Они молча опустили глаза.

— Тьфу, — плюнул кто-то в сторону коляски. И тотчас посыпалось градом: «Тьфу! Позор! Тьфу!» Но вот коляска подъехала вплотную к первым возам, и шум, будто разом оборванный, мгновенно стих, люди молча, с удивлением оборачивались к экипажу. В нем полусидел старый Балент с разбитой головой! Глаза закрыты, сквозь повязку просачивается кровь… Рядом с ним — полицейский с красным сердитым лицом, все покрикивает: «С дороги!» Его, вероятно, никто и не слышал, люди и так отходили в сторону. У каждого в душе разрасталась тишина.

Какая-то женщина сказала:

— Видать, его наши пикетчики…

Полицейский услыхал ее замечание, злобно глянул на нее и закричал:

— Погодите, и до вас черед дойдет! Постыдились бы за такие вещи…

Балентка стояла на дороге, стараясь поймать взгляд сына, чтоб он мог прочитать в ее глазах всю боль, стыд и унижение, которые она испытала за это короткое время. Но Вендель упорно смотрел на блестящую лошадиную гриву, словно глубоко заинтересованный тем, как она подрагивает и вскидывается, когда лошадь взмахивает головой. И смотрел он на гриву для того, чтоб отвлечься, забыть, что едет по дороге позора, оплеванный, встречаемый криками презрения. Очутившись среди множества людей, спаянных одной мыслью и волей, он тотчас почувствовал, что делает что-то неладное, хоть и везет родного отца, избитого стачечным пикетом в поле; что он сам себя из чего-то исключил и остался в таком страшном одиночестве…

— Иисусе Христе! Что случилось?!

Балентка бросилась к коляске, ухватилась за вожжи, чтоб не упасть. Но Вендель, не останавливая лошадь, проговорил: «Приходите в больницу…» — и проехал мимо, опустив вожжи. Полицейский, уведомленный Ержабеком, встал с сиденья, немного наклонился к ней и бросил:

— Этого заслужили вы… а не ваш муж! Не задерживайте нас!