Петер Илемницкий - Избранное

И тогда ясно вам станет, почему наши защитники ни на минуту не усомнились в том, что справятся с полусотней немцев. Куда там, достаточно было бы каждому из наших выстрелить по два-три раза, и можно спокойно отправляться по домам.

— Пятьдесят швабов? — засмеялся Шимон Сигельчик. — Ну для нас это семечки!

Однако тут прибегает второй связной:

— Демко сообщает: показалась еще полусотня!

Ах черт, это уже хуже!

Огляделся Шимон вокруг, соображая, кто за каким укрытием лежит, переступил с ноги на ногу да начал шепотом считать: один, два, три… пять… восемь… двенадцать… Боже, боже, вот досада! Мало наших…

Кто же да кто был на Керашово?

Ну, прежде всего наши знакомые: Шимон, Адам Панчик, Дежо Сламка, лесоруб Разга да два-три парня из лищаковской милиции. Еще тут было несколько русских партизан, которые пришли с поручиком Фукасом, потом капитан Бениач со своей группой, численностью тоже не более двенадцати человек. Что это? Капля в море! И как ни старался Шимон, в лучшем случае мог он насчитать не более тридцати защитников. А немцев перла добрая сотня!

Махнул поручик Фукас рукою в сторону долины, словно хотел мановением волшебной палочки смести с лица земли всех немцев, — и ничего не сказал. Зато капитана Бениача известие о новых немцах встревожило. Обвел он взглядом своих ребят, припомнил все страдания и опасности, преодоленные вместе с ними, и не понадобилось ему особенно напрягать свою мысль, чтоб понять: попали они в скверную передрягу. Улыбнувшись, чтобы подбодрить ребят, он сказал:

— Ну, мальчики, если мы теперь выкарабкаемся, это будет чудо… Смотрите, укрывайтесь получше!

Можете себе представить, как не понравились такие слова Фукасу или Шимону. Показалось им, что Бениач трусит, хочет спасти свою жизнь. Но что такое человеческая жизнь, когда решалась судьба целой деревни?

Когда я теперь раздумываю об этом, то вижу, что обе стороны — и наши, и капитан Бениач — были по-своему правы. Наши парни готовы были жизнь отдать, лишь бы наложить немцам как следует, лишь бы спасти свои семьи, дома, всю деревню. Капитан же Бениач отвечал за целую группу молодых людей. Сколько пожарищ перевидел он за войну! Дом сгорит — новый отстроишь, но погаси жизнь человека — не воскресишь…

Как знать, быть может, то были две стороны одной и той же истины — как у каждой монеты есть орел и решка.

Прежде чем продолжать рассказ о наших защитниках, надо нам еще раз заглянуть к Демко.

Что же там делалось? Ну, сами понимаете, Демчиха здорово перепугалась — за мужа, за сынишку и, в конце концов, немножко и за себя. Ведь такая куча немцев валила к лесничеству! Она уже предвидела, что тут начнется…

Демко стоял в передней горнице, наблюдая за неприятелем. Пятьдесят? Сто? Ох, да их больше! Он постоял еще у окна, посчитал, посчитал, потом бросился к телефону:

— Еще пятьдесят объявилось!

Это было все, что он успел сделать. Потом выбежал на веранду, схватил шест и сорвал телефонные провода, потому что к калитке его уже подходили первые немцы.

Теперь у него, как говорится, было алиби.

Да что из того, что он успел сообщить о третьей полусотне, когда их было раза в два больше! Вскоре вся долина зачернела…

Не к чему упоминать, сколько их втиснулось в лесничество, сколько снегу они наносили, как согревались, сколько выдули чаю и о чем расспрашивали. В дом-то вошло всего несколько человек, зато на дворе их мерзло до пяти сотен. Измученные тяжелым переходом через горы, они едва на ногах держались, были злы как собаки и мечтали поскорее попасть под крышу.

— Далеко до деревни? — осведомились немцы.

— Часа два пути, — ответил Демко.

Видно, хотели немцы еще до наступления темноты попасть к теплой печи.

А теперь вернемся к нашим смельчакам — мы можем смело называть их так, потому что у того, кто решился принять бой с противником, превосходящим тебя в три раза, сердце отнюдь не заячье, и ноги не заячьи. Притом же мороз на Керашово был ничуть не меньше, чем в долине, по которой шли немцы. Мороз стоял трескучий — двинь рукой, и, кажется, воздух зазвенит и рассыплется, как разбитое стекло.

Так вот, смельчаки наши все оглядывались назад, на деревню, — не идет ли подмога? Черт возьми, пора бы ей подойти!

Тут прибегает третий связной и докладывает еще о пятидесяти немцах…

— Разрази их гром! Это уж многовато…

Не могу сказать, с чьих задубеневших губ сорвалось это замечание. Но оно было единственным, выразившим чувства защитников.

Поручик Фукас кивнул и промолчал.

Капитан Бениач кивнул и промолчал.

Молчали все. А время тянулось.

Вдруг один из ребят говорит:

— Идет кто-то.

Оглянулись. Далеко, так далеко, что не распознать, кто это, по глубокому снегу шел человек. Долго ждали его.

— Верно, связной из деревни, — сказал Разга.

— Ерунда! А телефон на что?

Тут один, самый зоркий, вскричал:

— Да это Матуш! Матуш Трчка!

— И верно, он!

Вскоре его узнали все. А Матуш спешил, ноги его разъезжались по снегу, временами он пускался бежать и снова останавливался, — нет, в такое время прогулка была не из приятных.

— Гляньте, гляньте! Что это он тащит?

— Никак, пулемет!

Но вот Матуш уже тут вместе со своим пулеметом, уже отыскивает для него наилучшую позицию, уже залег в ямку под густым ельником, пристроил пулемет, приготовил ленты. И только тогда поднял глаза на поручика Фукаса:

— Так ладно будет?

— Ладно, Матуш, ладно!

Можно вообразить, сколько твердости и уверенности постарался Фукас вложить в свой ответ. Ни тени сомнения, ни намека на опаску перед лицом пятикратного превосходства!

Как видите, я говорю о численности неприятеля, известном им. Знали бы они, какая на самом деле валилась на них сила, может, поколебался бы и сам Тоно Фукас.

Прошло еще добрых полчаса, и на дороге из деревни показались люди. Кто-то крикнул:

— Идут! Подкрепление идет!

Все обернулись.

— Слава богу!

По дороге ехало двое саней, за ними поспешала группа людей, они торопились изо всех сил — да что! Надо бы, чтоб они уже были тут! Потому что в эту самую минуту раздался приглушенный возглас:

— Немцы!

Эх, некогда смотреть на подходившее подкрепление, некогда отсчитывать минуты. Все еще раз устроились поудобнее, припали щекой к прикладам — и с этой минуты не спускали глаз с дороги, постепенно заполнявшейся войском.

Кто скажет, о чем тогда думали наши ребята? Я готов поверить, что не думали они ни о чем. О чем им было размышлять? Они видели: немцы едва плетутся, устали, выбились из сил. Движутся как машина, работающая на последних оборотах. Но вместе с тем видели: их много.

— Приготовиться к бою! — скомандовал Бениач.

Лишние слова. Все и так были готовы.