Петер Илемницкий - Избранное

Ох, и промахнулись они! Представьте себе старые вырубки, засыпанные метровым снегом, обнаженные, голые, где ни одного деревца не осталось… Да, нелегкую они выбрали дорогу, но это была единственная возможность уйти из-под огня.

Все, что я вам рассказываю, вы можете почти слово в слово услышать от любого жителя нашей деревни. Ведь в каждом доме рассказы об этом дне повторялись бессчетно, и, пожалуй, года через два-три детишки будут знать их назубок…

Прежде чем завершить повествование об этом дне и вечере, должен я упомянуть о том, что делал я. Только, ради бога, не подумайте, что я хочу как-то выдвинуть свои заслуги или даже хвастаться. Вы могли бы уже убедиться, что в моем характере нет ни капли тщеславия, и часто я давал слово другим даже там, где мое место было не из последних.

Можете поверить, до чего стыдно мне было сидеть дома при телефоне! Как! Товарищи мои бьются с немцами, а я тут сижу за таким смехотворным делом!

Бедняжка наша Наденька! В детском своем неведении она и понятия не имела об опасности, которая нам грозила. Некому было играть с ней, и она играла одна, бегала по комнате, таскала кошку за хвост, сбросила пепельницу со стола и натворила еще множество подобных же вещей, за что в конце концов получила шлепки. Естественно, она подняла страшный крик, и я совсем вышел из себя. А именно в эту минуту мне позвонили, что под Керашово отдан приказ отступать…

— Господи, я с ума сойду! — заорал я на Розку. — Ну-ка, клади ее спать!

Известие об отступлении поразило меня как молния. Не может быть! Да это ведь конец! Ах, какая страшная была ночь!

Я выскочил на веранду и бросился к лыжам, хотя все это было совершенно бессмысленно да еще нарушало приказ Безака.

Тут к калитке подбежал партизанский связной — один из тех ребят, которые стояли в дозоре на Помываче, на Хлпавицах и вокруг Махнярки. Безак поступил очень мудро, расставив их там: немцы, вытесненные русскими из Тисовца, легко могли проникнуть в нашу долину через эти перевалы.

Связной даже лыжи не сбросил, даже калитку не открыл — прокричал с дороги:

— Немцы! Немцы повернули на Полгору! Значит, слава богу, не к нам…

Но только я порадовался доброй вести, как тут же понял страшную вещь: если немцы уходят через Полгору, значит, туда же двигаются и их преследователи — значит, они пройдут мимо нас, стороной, и это как раз в то время, когда у нас кипит бой, когда исход его сомнителен и наши отступают!

— Чеши обратно! — закричал я связному. — Скорей! Как только появятся у вас первые русские, задержите их! Задержите во что бы то ни стало!

Не знаю, как могла блеснуть в моей голове такая мысль. Не знаю, откуда взялась во мне уверенность, что нам удастся изменить маршрут русских войск. Ах, если мой замысел не осуществится, сколько будет жертв, сколько горя, какая вина падет на мою голову!

Я кинулся к телефону:

— Алло! Контора? Сейчас же передайте нашим: держаться! Держаться всеми силами! Русские здесь! Красная Армия идет на помощь!

Едва я передал это ложное сообщение, как пала на меня невыносимая тяжесть, ужас перед возможными последствиями. У меня не было достаточно ясного представления о ходе боя под Керашово, в ушах все звенела та тревожная весть, что дело плохо, и капитан приказал отступать. Я ведь не знал, что помощь подоспела вовремя и бой заканчивается успешно.

Если я и считаю нужным еще вернуться к тому сумасшедшему вечеру, то лишь для того, чтобы дорисовать вам отчаянное положение немцев.

Им, конечно, не очень-то хотелось лезть на Реписки. Был вечер, серые тени легли на снег, вершина клонилась над ними темной, расплывающейся плоскостью. Они карабкались вверх, спотыкаясь, съезжая по снегу назад, падая в ямы, натыкаясь на старые пни. А в спину стреляли наши, и они должны были еще отвечать… Нет, это было непосильно для людей. И даже для «сверхчеловеков».

Еще раз попытали они счастья. Еще раз собрались, кинулись в атаку, чтобы пробиться.

Напрасно. Одна надежда оставалась для них: через Реписки в долину Бротово, а оттуда в деревню. Оставались на их долю ночь, глубокий снег да жгучий мороз. И — наши с тылу.

Ни одного преимущества не было на их стороне. Даже ночь не дала им передышки: из-за леса выкатилась луна и ярко осветила склон и тропки, протоптанные немцами в снегу. На этом голом склоне каждый был словно точка на листе бумаги. Можете вы себе представить более заманчивую цель?

Шимон вдруг встал и побежал вниз, к убитым немцам, бросив своим:

— Автомат пригодится! У немцев автоматы неплохие!

И он расхаживал среди трупов, как привык расхаживать среди поваленных деревьев, и души его не коснулся ни человеческий ужас, ни человеческое горе.

Несколько парней последовали за ним. Перешагивая через скрюченные тела, переворачивали их на спину, откидывали им руки, оцепеневшие, облепленные снегом, а услышав стон, только плечами пожимали и шли дальше.

Стыдно мне признаться, на что позарились некоторые наши молодцы. На немцах была справная одежда — теплые шинели, крепкие сапоги… Вот чего захотелось некоторым из наших!

Этого не следовало делать. Да и неосторожно: ведь слышали же они стоны! Слышали вздохи раненых! А вдруг кто-нибудь из немцев, умирающих на берегу речки или в сугробе, очнется от предсмертного обморока и в последнем порыве ненависти подумает о мести?

— Назад! — крикнул поручик Фукас. — Немедленно назад!

Потом, посоветовавшись с Николаем Радовым, он собрал всех бойцов и выделил часовых.

— Останетесь тут. На этих, — он кивнул головой на тела немцев, — не обращайте внимания. А мы пойдем прикроем деревню со стороны Бротово…

К чести капитана Бениача надо сказать, что и он оценил положение точно так же. Наши застали его на верхнем конце деревни за лихорадочной деятельностью. Весть о тяжелой битве, которую он принес в деревню, помогла ему поднять жителей.

— К оружию, люди божьи! У кого какая хлопушка — все сюда!

И он выслал дозорных на горные луга и к лесу. Боже, что за ночь! Какая стрельба! Когда в деревню вернулись защитники с главного поля боя и принесли известие о победе, когда все увидели, что, кроме двух раненых, все вернулись здравыми и невредимыми, кончились все сомнения и колебания. Люди вытаскивали оружие из тайников, выкапывали его из-под земли и присоединялись к бойцам.

— Закрыть Бротово! К лесу! К лесу! — кричал Лищак.

— А ну, у кого есть глоток горячего? — озирались иззябшие бойцы. — Бабы, хоть чаю вскипятите!

И бежали дальше — продолжать охоту на «сверхчеловеков». Снова на горные луга, где опасность подстерегает на каждом шагу, снова в тишину, протканную одиночными пулями, снова в снег и мороз!

Было уже около полуночи, когда немцы, доведенные отчаянием до ярости, решили атаковать долину Бротово. Им необходимо было проложить себе дорогу к деревне! Под крыши! К печкам!