Петер Илемницкий - Избранное

Ох-ох-ох, им уже казалось, что победа — вот она, ведь никто их не останавливал. Пожалуй, они уже вообразили, будто главные наши силы так и остались под Керашово, веселясь и празднуя победу. Они не учли, что наши люди знают свою местность куда лучше их, да и родились на свет не вчера и не сегодня.

Представьте, с какой радостью валили немцы с горы в долину! Им, поди, уже виделось, как они вытягиваются на соломе, варят кофе да открывают консервы.

Да, жестоко же они ошиблись.

Наши подпустили их на выстрел и тогда открыли адский огонь.

— Бей! Бей их!

Еще сегодня, как подумаю об этом, мурашки по спине бегают, как бегали тогда, когда Лищак рассказывал мне про этот бой. Словно я сам там был — слышу пулеметную россыпь, слышу ружейные залпы, крики, команды, вопли, стоны…

Ничего не оставалось немцам, кроме как отступить, оттянуться, укрыться в лесу. Ничего им не оставалось, кроме как просить подмоги. И — проститься с надеждами на теплую ночевку, перевязывать раны да мерзнуть под открытым небом. Может быть, кто-нибудь из них задумался тогда о том, какое безумие — война? Вряд ли… Они ведь и сами, должно быть, были безумны…

Повторяю: я ничего тогда не знал о том, что происходило в тот вечер под Керашово и в самой деревне. После того как я так легкомысленно передал ложное, безответственное сообщение, мне ничего другого не оставалось, как самому отправиться на Хлпавицы. Я, конечно, был смешон, потому что решился уговорить хоть двух-трех русских братьев срочно явиться в нашу деревню, хоть показаться… Не скрою, помимо морального воздействия, которое могло произвести их появление, я видел в этом единственную возможность спасти собственную репутацию, которую поставил под удар своим же неразумием.

Пока я поднимался на лыжах в гору, чтоб поскорее добраться до Хлпавиц к нашим дозорам, мне казалось, что нет ничего легче, как уговорить русских повернуть к нашей деревне… На Малом Помываче меня остановили наши часовые:

— Стой! Кто идет?

И чего спрашивали — в такую ясную лунную ночь они могли узнать меня издалека. Я ответил паролем и тотчас спросил:

— Где они? Где?!

— Переходят к Полгоре.

— О господи! И вы их не задержали? Ведь их надо бы к нам!..

— Кого — немцев? Мы про немцев говорим! — засмеялись ребята.

Видите, у меня уж ум за разум зашел.

Глубокой ночью дождались мы первых разведчиков Красной Армии. Вообразите, какое чувство мы испытали! Не успели они выйти из лесу, еще и не огляделись порядком вокруг, а мы уже мчались к ним на лыжах, раскрыв объятия:

— Товарищи! Братья!

Ах, как наивны были наши представления! Им некогда было проявлять свои чувства, и наши излияния были совсем не ко времени.

— Здравствуйте! — отвечали они. — Ну, как тут у вас? Все в порядке?

И если кто из них и попадал в наши объятия, то скорее для того, чтобы найти опору. Улыбки, шутки, слезы счастья? Черта лысого! Они были измучены до крайности. И падали в снег как подкошенные, и, заворачиваясь в шинели, закрывали глаза. Некоторые еще находили в себе силы наломать хворосту на опушке да развести хоть маленькие костерки. Хоть немножко согреться! Хоть чуточку поспать!

Потом появился старший сержант. Но и тот, едва дойдя до вершины, бросил под дерево полевую сумку, сел на нее и опустил голову на руки.

Я совсем потерял терпение.

— Вы пойдете дальше за немцами? — спрашиваю его.

Он приподнял голову, приоткрыл один глаз, но ответить у него не было сил.

— К нам! — закричал я. — К нам надо идти! У нас бой идет!

— Подожди командира, — пробормотал старший сержант, и голова его снова упала на руки.

— А он когда придет?

Я был в отчаянии.

Я представлял себе, что немцы уже ворвались в нашу деревню, уже расправляются с нашими людьми, грабят, жгут…

Тем временем подходили все новые и новые части Красной Армии. И опять мы приветствовали их, мотались от одного к другому с одним и тем же вопросом:

— Где командир? Нам надо говорить со старшим командиром!

Но все только неопределенно показывали рукой куда-то назад:

— Не знаем… Скоро будет… — И валились на снег…

Нет, это было выше моих сил. Побежал я тогда через Помывач в долину. Домой!

— Были сообщения по телефону?

Ничего. Из деревни никто не звонил.

Теперь, когда все мои расчеты рухнули, не оставалось ничего иного, кроме как обратиться к высшему авторитету.

— Поставь-ка чаю, жена! А я пока в бункер схожу…

Но в тот день, как назло, ни в чем мне не было удачи. Не в том дело, что дорога к бункеру тяжелая, что лыжи скорее мешали мне, чем помогали — а в том, как я удивился, когда бункер оказался пустым.

«Куда они могли пойти? — соображал я. — Неужели в деревню? Но какой дорогой? Я не заметил никаких следов…»

Ага, вот в чем дело! Теперь я понял: прошли они не вдоль подножия горы, не мимо моего лесничества — выбрали более короткий путь: прямиком с крутого склона вниз и через речку. Видно, торопились и некогда им было оповестить меня.

Беда! Выбрали-то ведь самую тяжелую дорогу! Ну, Безак, Урбан, Базалик — им еще ничего, это люди железного здоровья, хотя и в летах. Но Чабан! Старый Чабан с его жесточайшим ревматизмом! Ну и задал он себе задачу!

Раздосадованный, вернулся я домой, проклиная все на свете. А все Безак! Кабы не его приказ, я мог бы с самого обеда стрелять немцев, хоть душу бы отвел… А сами они, наши политические руководители, могли бы вместо меня уговаривать русских, чтобы те изменили направление… Теперь все это свалилось на мою голову, черт меня побери совсем! И когда же придет этот командир?!

Настала полночь, и на Хлпавицах расположился уже целый табор, когда туда наконец-то добрался старший командир.

Подстегиваемый всеми ужасами, которые я воображал, не зная истинного положения дел в деревне, я подбежал к нему в крайнем раздражении; вытянулся перед ним — пусть, мол, наши видят, что я сделал все, что было в моих силах, — и брякнул:

— Товарищ командир!.. Пожалуйста… Именем нашего Революционного Национального комитета…

И выпалил все, что хотел сказать.

Как видите, я прикрылся надежным щитом — присвоил право говорить от имени фирмы, которая имела добрую репутацию.

Но — увы! — мое раздражение было совершенно неуместно. Я был несправедлив к командиру. Он, пожалуй, и не слышал меня как следует — так он был утомлен, ничуть не меньше своих бойцов, которые лежали вокруг нас подобно деревьям, поваленным бурей.

— Помощи просите? — проговорил он, так, словно каждое слово стоило ему большого труда, и обвел взглядом этот поваленный человеческий лес. — Придется подождать… Им сейчас и с горы-то не спуститься…

И я ждал, не отходя от них в ту морозную ночь, и с нетерпением считал минуты. Снег скрипел под ногами, обжигал мороз… Господи, как они тогда не замерзли?