Петер Илемницкий - Избранное

— Без приказа не стрелять!

Вот это уже да: приказ поручика Фукаса имел какой-то смысл. Пусть немцы подойдут под самые мушки! Пусть покажутся все, сколько их есть!

Передние уже совсем близко. А сколько шло за ними! Уже всю долину заполнили, а из-за поворота выходят все новые и новые. Господи, да сколько же тут батальонов?

Заснул, что ли, поручик Фукас? Пора, ох пора начинать!

И тут — уж не знаю, может, кто-нибудь из наших неосторожно пошевелился или перебежал от дерева к дереву — раздался первый выстрел. Выстрел — с немецкой стороны.

— Огонь!

Матерь божия! Наконец-то! Грянули все винтовки разом.

Немцы смешались, подались назад, заколебались… Еще бы! Из последних сил добрели они сюда, уже чуяли запах дыма от смолистых поленьев, чуяли тепло крестьянских печей — и тут на тебе!

А сколько из них ткнулось в снег лицом! Или перевернулось навзничь! Сколько раненых упало в сугробы, разгребая снег в предсмертной агонии!

Было совершенно естественно, что в первый миг немцы были ошеломлены, однако не надо воображать, будто они так и застыли соляными столбами и не стали обороняться. Наоборот! Ведь они прошли немало боев. То были обстрелянные солдаты, и мера ярости их возрастала с количеством «благородной» крови, пролитой их соратниками в чужой стране. И вот, пока одни помогали раненым, другие схватились за оружие, в мгновение ока обозрели поле боя в поисках наиболее выгодных позиций. Рассыпались по долине, укрываясь за сугробами, некоторые залегли вдоль речки, откуда стали понемногу подвигаться по течению. Вот гады, по ним уже колокол звонит, а они еще об окружении помышляют!

Бой был яростный. Положение наших было выгоднее, и палили они как бешеные. Палили в тех, кто остался на дороге, и в тех, что рассеялся по долине, брали на прицел тех, кто карабкался по склону на Реписки, укрываясь за стволами деревьев. Ой-ой-ой, сколько же их уже валялось вокруг! А что крику, что стонов! И крови!

Наши стреляли залпами. Матуш Трчка сменил уже вторую ленту — он забирал всю долину, косил полукругом, почти так, как некогда кашивал сено где-нибудь на Заклюках. Только тогда раздавались песни сгребальщиц, теперь же — выстрелы, крики, стоны…

— А гром тебя разрази!..

Это вскрикнул лесоруб Разга — его винтовка отказала. Опершись на локти, он приподнялся, чтоб вытащить затвор, — треск! Пуля влепилась в приклад, приклад — надвое. Слава богу, что не в живот!

В эту минуту, как рассказывают очевидцы, из пулеметного гнезда долетел слабый вскрик: пуля хлестнула Матуша по ноге. Удивляетесь, как это получилось? Откуда, спрашиваете? Да сбоку, сударь! Кто-то из швабов, лезших на противоположный склон, заметил яростный огонь Матуша и взял его на мушку. Но Матуш не обратил внимания на такую мелочь — он принял это как предостережение и стал разворачивать пулемет в ту сторону. Поздно! Ах, поздно, Матуш! Потому что следующая пуля влетела ему в рот и вышла через затылок.

Бедняга Матуш! Он рухнул в снег и потерял сознание.

Его пулемет, единственный до той поры у наших, онемел. И сразу стрельба стала реже.

Капитан Бениач кинул взгляд на долину. Немцев как мух! И все подходят новые и новые… Вспомнил Бениач число, названное Демко, опытным глазом прикинул — и понял: явная ошибка. Пятьсот — не менее! Пятьсот против тридцати…

Одним взглядом обнял он своих ребят. Неужели бросать их швабам в пасть? При таком соотношении сил ему показалось невозможным остановить немцев, а тем более разбить их. Да еще без пулемета!

— Отступить! Оттягивайтесь назад! — скомандовал он своим. — В гору!

На минуту все смешалось. Те, кто был поблизости от капитана, полезли вслед на ним вверх по склону, но другие, под прямым влиянием Фукасовой боевой ярости, заразились его отвагой. Чудеса творил не только Фукас. Винтовки Сигельчика, Панчика, Сламки — да что там, винтовки всех защитников гремели без передышки, словно молотилки.

— Бей! Бей их! — кричал Шимон.

— Дай им нажраться словацких галушек!

— Кто умеет из пулемета? — озирался Разга.

— Держи! — бросил ему свою винтовку один из русских партизан и, соскользнув в снежную яму, лег к пулемету Матуша. Вскипела удалая кровь!..

Эх, поспешил капитан Бениач! Не надо было ему брать в расчет сухие числа. Тут ведь было нечто большее, чем просто соотношение сил, тут решало даже не количество оружия — сердце! Воля! Отвага!

Да, поторопился он. Потому что, едва он с несколькими своими ребятами достиг вершины отрога и скрылся из виду, подошло подкрепление. Прибежал Лищак со всей милицией, примчались солдаты бригады, а главное: появился лейтенант Николай Радов с целым отрядом русских партизан, среди которых — вы не поверите — были и хлопцы Козловы, и Дюрко Драбант. Откуда они взялись?

Они даже не стали разузнавать, кто тут командует. Услышав о том, что только что произошло, Лищак крикнул:

— Не отступать! Стреляй веселей!

И их пулеметы вступили в бой.

Картина теперь изменилась. Немцы оказались в хорошей западне! Они, правда, пытались еще пробиться, но это им не удавалось. Сколько их уже испустило дух! А сколько валялось на снегу с тяжелыми ранами и замерзало! Сколько металось по долине, падая в сугробы, ища, где бы укрыться! Им самим стало ясно: здесь не пройти.

Спускался вечер, с темных гор падала на долину тьма. Оставаться тут? Замерзнут! А ждать — чего? Они ведь совсем уже обессилели, они смертельно устали, и всем им страшно хотелось спать. Только бы под крышу, к печке!

— А, черт! — ойкнул один из русских партизан — Петя, младший Козлов: пуля угодила ему в плечо. Нет, рана была не страшная — он мороза боялся.

— Увезите раненых, — распорядился поручик Фукас. — Клади их на сани!

Эх, Матуш.. Его дела были из рук вон. Казалось, пока длился бой, он постепенно истекал кровью… Но нет! Когда его клали на сани, тело его еще было теплым. Сердце билось.

Так возвращался он из битвы. Не видел ничего, глаза закрыл, ничего не чувствовал, и душа его витала где-то в ином времени и пространстве.

Так провезли его по деревне. Смеркалось, а люди стояли вдоль улицы, и, обнажая головы, спрашивали, кто это.

— Да он еще жив! — кричал Козлов. — Что вы в самом деле!..

Но доктор… Ах, доктор был иного мнения! Пощупав запястье Матуша, он с безнадежным видом опустил его руку. Приложил стетоскоп к груди, прислушался — бьется?.. Нет, не удалось ему расслышать хоть самого слабого биения сердца. Отвоевался Матуш…

Но вернемся-ка на поле боя: надо нам узнать, что же делали немцы.

Они, конечно, поняли, что после подхода нашего подкрепления нет у них никакой надежды пробиться здесь. Назад им тоже ходу не было, и вот рассеялись они по Репискам, по этому голому крутому склону, что высился от них по левую руку: видно, решили перебраться в соседнюю долину, которую мы называем Бротово. Наверное, по карте увидели, что оттуда можно спуститься прямо в нашу деревню.