Фернандо Алегрия - Призовая лошадь

— А отцу-то твоему какого черта встревать во все эти распри? — спросил я, заранее предвидя ответ.

— Странный вопрос! Неужели ты сам, работая на причалах, мог бы оставаться в стороне? Пошел бы на то, чтобы какой-нибудь бандит отобрал твое место и отдал его своему сообщнику? Позволил бы уволить своего товарища лишь на том основании, что какому-нибудь наемному шпику взбрело в голову обвинить его в заговоре и саботаже? Отец мой принадлежит к тем людям, которые не останавливаются на полпути. Если он примыкает к забастовке, то всегда стоит в первых рядах, подставляет свою грудь за других, вот почему я так боюсь. Всегда-то ему достается больше всех.

— Почему бы ему не поменять профессию?

— Чтобы потом еще и еще раз менять? Стоит однажды позволить сесть себе на шею, поступиться своей независимостью — и ты безнадежно покатишься по наклонной. Хорош бы он был, если б согласился на роль приспешника этих бандитов!

Несмотря на мою любовь к Мерседес, слова ее не произвели на меня должного впечатления. Я уходил от серьезного разговора, как уходит рыба из сетей сквозь крупные ячейки. Я чувствовал, что Мерседес говорит искренне, что мысли эти внушил ей отец, что пример его жертвенности за общее дело сам по себе весьма красноречив, но внутренне я оставался ко всему этому глух.

В пансион мы пришли около шести часов утра. Я поднялся к Мерседес в надежде хоть немного у нее посидеть. Еще на лестнице мы услыхали какой-то гул, несшийся из столовой: возбужденные голоса, грохот передвигаемой мебели, чего обычно в такой ранний час не случалось. При входе в коридор мы столкнулись с компанией грузчиков, которых раньше я никогда не встречал. Они шли озабоченные, по их лицам струился пот, куртки и брюки были заляпаны грязью. Грузчики прошли мимо, не поздоровавшись. Столовая преобразилась. Сейчас она походила на пункт первой помощи. Скамейки были составлены попарно так, что образовывали некое подобие носилок. На столах были разбросаны и расставлены всевозможные медикаменты: спирт в специальных бутылочках, йод и борная, пакеты с ватой и бинтами. Какая-то женщина разрезала ножницами простыню. Пострадавшие отдыхали с закрытыми глазами или курили и потягивали маленькими глоточками кофе и спиртное. Какой-то рабочий держал руки в ведре с водой. На носу его зияла глубокая рана.

Другой, пожилой рабочий, засучивал штанину, обнажая ужасные раны, нанесенные не то ножом, не то другим острым предметом вроде копья. Поодаль от него кому-то перевязывали глаз. Женщина, которая промывала его и дезинфицировала, приговаривала:

— Кричи, кричи, если больно! Не надо терпеть.

Раненый не отвечал; он терпел молча, лишь время от времени затягиваясь сигаретой.

Прибывали все новые и новые группы грузчиков, вваливались грязные, избитые, в синяках; почистившись и получив необходимую медицинскую помощь, они снова исчезали. Тяжелораненых укладывали на скамьи в ожидании перевозки в больницу. Из отдельных отрывистых фраз и восклицаний можно было в конце концов составить себе представление о том, что произошло. На причале «Люрлайн» столкнулись две группы забастовщиков. Вмешалась полиция. Была сделана попытка повести переговоры, но прежде, чем успели их начать, снова вспыхнули сперва мелкие драки, а потом и общая свалка. Случилось при этом так, что полиция оказалась зажатой посередине. Последние новости принес Безголосый, его артикулированный шепот и сумасшедшие жесты вселяли страх.

— Чья взяла? — спросил кто-то.

— Уж не думаешь ли ты, что там играют в футбол? — Взглянув на Мерседес, Безголосый добавил: — Твой отец жив и здоров, ну, получил несколько царапин на голове, но ничего серьезного. Скоро будет здесь, не беспокойся; он должен отдохнуть, так как торчит на причалах с четырех утра.

— Он участвует в драке?

— И будет драться до конца, даже если полиция станет хватать нас. Полиция позволяет, чтобы нас били, а когда мы защищаемся, она приходит на помощь к нашим врагам. Она явно рассчитывает ликвидировать нас чужими руками, но она заблуждается, потому что вскоре все наши люди будут на причале, и тогда противнику несдобровать.

Каждый удар кулаком, который он обрушивал на стол в такт словам, заставлял раненых вздрагивать; женщины зацыкали на него. Кто-то в углу тихим, усталым голосом подал реплику:

— Не понимаю, не проще ли было бы перестать проламывать друг другу головы и перенести спор в соответствующий суд. Похоже, что мореходные компании не прочь пойти на мировую.

— Ишь ты! — выдыхал, как из сопла, Безголосый. — Пусть, по-твоему, грузчики принимаются за погрузку и разгрузку? Да если они выйдут на работу теперь, значит, ими будут помыкать всю жизнь! Разве ты не видишь, несчастный, что именно сейчас компании приглядываются к тому, какой профсоюз сильнее, чтобы начать с ним переговоры? Все работы по погрузке и разгрузке судов должны стать прерогативой нашего профсоюза, а матросам в это дело соваться нечего. Да и прежде они в него не совались. Здесь, как и в любой другой части света, погрузку вести должны грузчики; для этого существуем именно мы, а не матросы, не повара и не радиотелеграфисты.

Входили и выходили забастовщики. В первый момент они чувствовали себя как-то неловко, но, видя искреннюю приязнь басков, быстро осваивались. Прислушиваясь и наблюдая, я тоже начал заражаться этим духом братства. Чувствовалось, что тут, в зале, никому ничего не нужно было объяснять. Все и так отлично понимали, в чем заключается общее дело. Мерседес занялась перевязкой и оказанием другой помощи раненым. Она стояла наклонившись над распростертым грузным телом рыжеволосого парня и промывала ему рану. Стиснув зубы, парень молчал и только изредка сплевывал на стену. Оба, словно завороженные, смотрели на зияющую красногубым ртом рану, на стекающую струйку крови, которая тут же густыми темными шариками свертывалась на краях разодранной рубашки. Парень пытался было упереться ногами в стену, но, не достав до нее, нелепо, будто крутя педали, заболтал ими в воздухе. Потом вдруг как-то разом вспотел и стал хрипеть. Я видел, как Мерседес побледнела. Руки ее задрожали. Парень застонал и завел глаза. Подбежало несколько человек. Раненый терял сознание.

— Нужно немедленно отправить его в больницу.

— Никаких больниц, — проворчал один из грузчиков.

— Перевезти его необходимо. Здесь он может умереть. Ранение очень тяжелое.

— Вызови «скорую помощь».

— Не надо.

— Говорю, немедленно вызови «скорую», осел ты упрямый! Ты что, с ума сошел? Как ты будешь его лечить? Хочешь, чтобы он умер?

— Если уж обращаться в «Скорую помощь», то в частную. Мы не хотим, чтобы сюда нагрянула полиция.

— А кто будет платить?

— Какая разница! Вызывайте «скорую», идиоты!