Стефан Цвейг - Том 10: Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Это придает московской улице (да и всем другим в России) своеобразную, роковую серьезность, ее дома немы и сдержанны, они являют собой лишь мрачные, серые, высокие каменные блоки, между которыми движутся потоки людей. Объявления редки, редки и плакаты, а широкие полотнища, что обрамляют крытые пассажи, здания вокзалов, не рекламируют изысканные кушанья и вина, парфюмерию, роскошные комфортабельные автомобили, а призывают повысить производительность труда, не расточительствовать, соблюдать дисциплину, быть организованными.

И здесь, как я это уже заметил с первого взгляда, чувствуется решительная воля защищать некую идею, жестоко и интенсивно направлять сконцентрированную энергию в область экономики. Красивой ее не назовешь, московскую лицу, она не похожа на пуантилистски сверкающие, брызжущие красками, богато освещенные, заасфальтированные магистрали наших европейских городов, но она более оживлена, более драматична и, в некотором смысле, судьбоносна.

Потребовались дни, чтобы получить разрешение войти через постоянно охраняемые ворота этой древней крепости, которая полтысячи лет была резиденцией царей, а теперь стала резиденцией новых властелинов. Мы увидели волшебной красоты церкви с удивительными светлыми и темными фресками, украшающими их по всей высоте, роскошные парадные покои, а потом опять соборы, один и другой, стоящие плотно друг возле друга. Мы прошли через бесчисленные залы, в которых были собраны сокровища искусства многих поколений, оружие и художественные произведения этой необъятной страны. Глаза устают, чувства притупляются от созерцания такого огромного собрания, чтобы обозреть его, потребуется, пожалуй, целая жизнь; мы прервали истощающее духовные силы путешествие в мир безмерно богатого русского искусства и решили посмотреть со стен Кремля на Москву, наверно, самый удивительный и своеобразный город мира.

Возможно, именно здесь, на этом месте стоял Наполеон, великий безумец, приведший сюда шестьсот тысяч солдат из Франции и Испании через Германию, Польшу, через бескрайние степи без единого дерева, без воды. Его манил обманчивый свет Востока, ради этого света он бросил Париж, отправился сюда, преодолев пятидесятидневный путь. Здесь, в Кремле, у его ног развернулось страшное зрелище—горящий город. Это было, вероятно, поразительное зрелище.

Город ошеломляет и сейчас. Варварская мешанина, бесплановая неразбериха стародавних времен и нынешние постройки сделали его еще живописнее. Выкрашенные в яркокрасный цвет барочные соборы расположены рядом с бетонным небоскребом, широко раскинувшиеся дворцовые строения — рядом со скверно побеленными деревянными домишками, со стен которых обваливается штукатурка; полувизантийские, полукитайские церкви с луковичными куполами притаились за гигантскими эйфелеобразными силуэтами радиоантенн, дворец — скверное подражание строениям эпохи Возрождения — соседствует с кабаком. И между всем этим — справа и слева, спереди и сзади, всюду церкви, церкви с их поднимающимися вверх башенками, сорок сороков, как говорят русские, но каждая отличается от других цветом, формой, ярмарка всех стилей, чудовищно перемешанная фантастическая выставка всех архитектурных форм и колоритов.

Ничто не соответствует друг другу в этом построенном без плана, пожалуй, самом импровизированном городе, но именно эта повсеместная разбросанность противоположностей делает его поразительным. Гуляешь по улице, сделал сотню шагов и думаешь, что находишься в Европе, а дошел до угла и кажется, что тебя занесло в Испагань [117] Испагань—старое название иранского города Исфаган. — Примеч. пер. , на базар, в татарское, в монгольское. Вошел в церковь—отдыхаешь в средневековой Византии, переступил порог нового здания телеграфа — совершил прыжок в современный Берлин. Золоченые купола расточительно отражаются в битых оконных стеклах стоящих напротив деревянных домов-развалюх; с черного хода такого убогого дома выходишь мимо грязной помойки, кудахтающих кур и вонючего отхожего места на улицу, звенящую трамваем, и оказываешься перед музеем, в хорошо содержащихся залах которого хранятся сокровища Западной Европы. Ничто не соответствует друг другу, этот город грозит и опьяняет, он подобен чудовищной атонической симфонии, в которой смешались самые смелые диссонансы и самые резкие ритмы. Не решусь утверждать, что он кому-нибудь нравится, этот своеобразный город, он более чем красив, он незабываем.

Эту прямоугольную площадь, сердце Москвы, так называют вот уже тысячу лет из-за искусно выложенной вокруг Кремля зубчатой стены. Одной своей стороной площадь ограничена этой стеной. Противоположная сторона площади образуется фасадами торговых помещений и складов; некогда здесь стояли бесчисленные лавки купцов, создавших богатство и славу Москвы. Со стороны площади Кремль охраняют широкие сводчатые ворота, слева на узкой стороне площади поднимается пестрый пятибашенный храм Василия Блаженного из разноцветного камня со сверкающими луковичными крышами, поразительное сооружение, не имеющее себе равных, по-восточному — фантастическое, по-западному — продуманно архитектурное, храм этот представляет собой сочетание византийских, итальянских, древнерусских и даже будистско-пагодистских форм. Он — ценнейшая жемчужина города, и ничто не славит его больше, чем страшная легенда об Иване Грозном, который в благодарность за высокое мастерство приказал ослепить строителя, чтобы он не смог построить второй такой храм.

Площадь эта с древнейших времен была сердцем России. Здесь пересекались торговые пути из стран норманнов и Ингерманландии [118] Ингерманландия — шведское название Ижорской земли, расположенной между озером Ладогой, рекой Невой и Финским заливом. —Примеч. пер. в Византию, сюда торговцы с Востока привозили пушнину и скот. Здесь гунны и татары взнуздывали коней на смотрах своих войск. Здесь в торжественной процессии шествовали первые цари на коронацию в Кремль. Еще сохранилась круглая каменная площадка, на которой рубили головы восставшим стрельцам и где лежал окровавленный труп Лже-Дмитрия; и именно здесь, где из маленького городка, из ничтожного удельного княжества выросла и расцвела огромная, каких свет не видывал, империя, — именно здесь советское правительство проводит тщательно подготовленные парады и демонстрации. Здесь стояла трибуна, с которой Троцкий трескучими словами призывал крестьян и солдат к отчаянной борьбе, здесь похоронены вожди народа, борцы за дело большевиков, а в «братских могилах» вдоль кремлевской стены — рабочие, павшие за него. Здесь же покоится в особом здании, в сердце этой площади, сердце русской революции— тело Ленина.