Жорж Санд - Вальведр [современная орфография]

— Каким? Говори скорее!

— Я не хочу ничего принимать от г. де-Вальведра. Он великодушен и предложил мне половину своих доходов. Я не хочу даже той пожизненной пенсии, на которую имею право. Он отрекается от меня, он презирает меня, я не хочу ничего от него! Ничего, ничего!

— Я хотел поставить как раз то же самое условие, — вскричал я. — Ах, дорогая моя Алида! Как я благословляю тебя за то, что ты угадала мои мысли!

В этих последних словах было больше ума, чем искренности. Я отлично видел, что Алида сомневалась в моем бескорыстии. Это было ужасно, что она ежеминутно во всем сомневалась, но так как в эту минуту во мне преобладала тоже оскорбленная мужем гордость над искренним порывом к жене, то я твердо решился ни на что не обижаться, убедить ее и добиться ее во что бы то ни стало.

— Итак, — сказала она, еще не побежденная, но ошеломленная моим решением, — ты готов взять меня такой, как я есть. В мои 30 лет, с моим уже частью изношенным сердцем, вероятно, запятнанным разводом именем, сожалениями о прошлом, моими постоянными стремлениями к детям и, в довершение всего, с бедностью? Скажи, ты хочешь этого, ты просишь меня об этом?.. Ты не обманываешь меня? Ты не обманываешь самого себя?..

— Алида, — сказал я ей, бросаясь к ее ногам, — я беден, и мои родители, пожалуй, испугаются моего решения. Но я знаю их, я их единственный сын, они одного меня любят на свете, и я ручаюсь тебе, что они полюбят и тебя. Они так же почтенны, как нежны; они умны, образованы, пользуются всеобщим уважением. Таким образом, я предлагаю тебе имя менее аристократическое, чем имя Вальведр, но чистейшее из чистых… То немногое, что имеют мои дорогие родители, они сейчас же разделят с нами, а что касается будущего, то я или умру, или ты будешь иметь жизнь, достойную тебя. Если я не окажусь даровитым поэтом, то я сделаюсь администратором, дельцом, промышленником, чиновником, всем, чем тебе будет угодно. Вот все, что я могу сказать тебе об ожидающей нас положительной жизни, о которой ты доселе всего менее заботилась.

— Да, конечно, — вскричала она, — безвестность, уединение, бедность, даже нищета… Все лучше, чем сострадание Вальведра!.. Тот, кого я так долго видела у моих ног, не увидит меня у своих, ни для благодарности, ни для мольбы! Но дело идет вовсе не обо мне, а о тебе, бедное дитя! Будешь ли ты счастлив со мной? Будешь ли ты любить меня настолько, чтобы взять меня с тем ужасным характером и тем бессмысленным поведением, которые мне приписываются?

— Поведение твое… каково бы оно ни было, я не хочу ничего знать о нем, не будем никогда говорить об этом! Что касается этого ужасного характера… он мне знаком, и я думаю, что не уступлю тебе в этом, раз я подобен тебе, как выразился г. де-Вальведр. Ну что же, мы, два пылких, страстных существа, невозможные для других, но необходимые друг для друга, как молния для грома. Мы сгорим оба на одном и том же костре, такова наша судьба! В разлуке друг с другом мы не были бы ни спокойнее, ни благоразумнее. Пусть так! Мы с тобой принадлежим к породе поэтов, т. е. людей, рожденных для страдания в погоне за идеалом, невозможным на этом свете. А потому мы не станем достигать его постоянно, но мы не перестанем стремиться к нему. Мы будем вечно мечтать о нем, а иногда и постигать его. Чего же желать лучшего, беспокойная душа? Не предпочитаешь ли уж ты пустоту разочарования или легкие похождения светской жизни, одиночество в Вальведре или двусмысленное существование женщины без мужа и без любовника? Знай, что я весьма мало интересуюсь суждениями г. де-Вальведра о тебе. Быть может, это великий человек, которого ты не поняла; но и он тебя понял не лучше, он, ничего не сумевший сделать из твоей личности и произнесший приговор над своим собственным нравственным бессилием в тот день, как он перестал любить тебя. Зачем не был я сейчас один на один с ним! Знаешь ли ты, что я сказал бы ему?

«Вы ничего не знаете о женщине, вы, желающий начертать ей заранее роль, согласную с вашими системами, вкусами и привычками. Вы не имеете ни малейшего представления о назначении этого прелестного существа, и в этом вы не что иное, как жалкий натуралист. Я хорошо вижу, что вы последователь Лейбница, и вы утверждаете, что добродетель состоит в том, чтобы помогать усовершенствованию всего человеческого познанием всего божественного. Положим, вы берете Бога, как безусловный тип, и подобно тому, как он производит и регулирует вечную деятельность, вы хотите, чтобы и человек творил и устраивал без отдыха благосостояние своей среды с помощью непрестанной работы. Вы восхищаетесь пчелой, делающей мед, цветком, трудящимся для пчелы. Но вы забываете роль стихий, которые, не делая, по-видимому, ничего логичного, придают всему жизнь. Будьте же немного менее педантичным и более изобретательным! Сравнивайте, так требует логика, страстные души с волнующимся морем и бушующим ветром, которые очищают атмосферу и поддерживают равновесие планеты. Сравните прелестную женщину, умеющую лишь мечтать и говорить о любви, с легким ветерком, беззаботно разносящим по краям горизонта ароматы и дыхания жизни. Да, эта женщина, по вашему мнению, такая суетная, по-моему, деятельнее и благодетельнее вас. Она носительница благости и света. Одно присутствие ее очаровательно, взор ее есть солнце поэзии, ее улыбка — вдохновение или награда поэта. Она довольствуется тем, что существует, а вокруг нее живут и любят! Тем хуже для вас, если вы не почувствовали в себе этого луча, который, проникая в вас, придал бы вашему существу новые силы и радости!»

Я говорил под вдохновением досады. Мне казалось, что я говорю с Вальведром, и я утешал себя в нанесенной мне ране, бросая вызов разуму и истине. Алиду поразили эти слова, которые она приняла за настоящее красноречие. Она бросилась в мои объятия. Чувствительная к похвале, жаждущая восстановления своей чести, она расплакалась, что облегчило ее.

— Ах, ты победил! — вскричала она. — С этой минуты я твоя. До этой минуты, — о, прости меня и пожалей; ты видишь, что я искренна, — я сохраняла к Вальведру досадную привязанность, смешанную с ненавистью и сожалением. Но, начиная с сегодня, да, я клянусь в том Богу и тебе, я люблю лишь тебя одного и хочу принадлежать только тебе. Ты великодушен, ты небесный супруг, ты гений! Что такое Вальведр подле тебя? Ах, я всегда это говорила, я всегда думала, что одни лишь поэты умеют любить, что одни они понимают все великое! Муж мой отталкивает и бросает меня из-за легкой провинности после десяти лет истинной верности, а ты, едва меня знающий, ты, которому я не дала еще никакого счастья, никакой гарантии, ты угадал меня, поднял меня, ты спасаешь меня. Хорошо, уедем! Жди меня на границе, а я бегу поцеловать своих детей и объявить г. де-Вальведру, что принимаю его условия!