Жорж Санд - Вальведр [современная орфография]

От г. де-В… к Анри Обернэ.

«Я не нашел ее здесь. Она сюда не приезжала и даже, по собранным мной по дороге справкам, она, должно быть, поехала в Италию совсем другим путем. Но действительно ли она там, и думала ли она когда-либо серьезно запереться в монастырь, хотя бы на несколько недель?

Как бы то ни было, мне не годится дольше искать ее. Это было бы похоже на преследование с моей стороны, а это нимало не входит в мои намерения. Мне хотелось поговорить с ней: разговор всегда убедительнее всяких писем. Но ее старания избежать его и скрыть от меня свое убежище обличают более определенные решения с ее стороны, чем я считал нужным предполагать.

Судя по тем немногим словам, которыми она сочла возможным покончить с целой жизнью взаимных обязанностей, я вижу, что она боялась публичного скандала с моей стороны. Это доказывает, что она меня плохо знает. Мне было достаточно, чтобы она знала, как я сужу о ней, как я соболезную ее страданиям, и где кончаются границы моей снисходительности к ее провинностям. Но раз она рассудила иначе, по моему мнению, необходимо, чтобы она снова поразмыслила о моем поведении и о том, которого она отныне должна придерживаться. Сообщи же ей мое письмо.

Я не знаю, произнес ли я, разговаривая с тобой, слово развод, первую мысль о котором она приписывает мне. Я уверен в том, что допускал этот исход лишь в том случай, если она, топча ногами общественное мнение, поставит меня между этим выбором: или сократить ее свободу, или совсем возвратить ее ей. Колебание для меня невозможно. Дух того закона, который я признал, женясь на ней, высказывается в смысле взаимной свободы, когда испытанное и с обеих сторон доказанное несоответствие характеров угрожает достоинству супружеских уз и будущности детей. Никогда, что бы ни случилось, не сошлюсь я против той, которую я выбрал и которую я так любил, на предлог ее неверности. Благодаря закону, нам незачем вредить друг другу для обретения своей свободы. Других мотивов было бы достаточно. Но мы еще не дошли до этой минуты, и у меня нет еще достаточно очевидных мотивов для того, чтобы требовать, чтобы она поддалась законному разрыву.

Между тем, в минуту раздражения она предполагала, что даст мне этот повод своим письменным заявлением о намерении выйти вторично замуж. Я не способен воспользоваться минутной досадой, и подожду спокойного и рассудительного настояния.

Но она, вероятно, желает знать, желаю ли я, со своей стороны, того результата, которого она добивается, и мечтал ли я также о свободе заключить новый союз. Она желает знать это для того, чтобы успокоить свою совесть или удовлетворить свою гордость. Значит, я должен сказать ей правду. Я никогда не думал о вторичном браке, а если бы даже и подумал, то счел бы низостью не пожертвовать этой мыслью долгу соблюдения, в возможных границах, верности своей первой клятвы.

Эти границы возможности подразумевают тот случай, если бы г-жа де-В… афишировала свою новую связь. А также тот случай, если она потребует от меня вполне хладнокровно и после зрелого обсуждения право заключать новый союз.

Таким образом, я не сделаю ничего, чтобы внести волнение в ее теперешнюю жизнь и довести до крайности такие решения, которые я не имею права считать окончательными. Я не стану добиваться и не приму никаких переговоров с тем лицом, которое предложило явиться ко мне. Я не предвижу ни с этой стороны, как и ни с той, гарантий прочной ассоциации, но судить об этом я могу только после некоторого испытания и по истечению известного времени.

Если через месяц меня не вызовут в суд, имеющий право произвести развод, я отлучусь на некоторое время, срока которого я не обязан обозначать. По своему возвращению я буду сам судьей этого щекотливого и важного вопроса, и подумаю о решении, но не преступая только что изложенных мною принципов поведения.

Передай также г-же де-В…, что она может получать в банке Мозервальда и компании годовую ренту в 50 тысяч франков, получаемую ей и раньше и цифру которой она сама назначила.

Если ей угодно жить в Вальведре или в моем женевском доме, в случае отсутствия компрометирующих ее отношений, скажи ей, что я не вижу в этом никаких неудобств. Скажи ей даже, что мне желательно бы, чтобы она приехала сюда во время моего кратковременного здесь пребывания.

Гордости у меня нет или, по крайней мере, я не вношу ее в мои отношения с ней. Мне долго пришлось избегать разных объяснений, которые только раздражали бы и мучили бы ее. Теперь, когда первый шаг сделан, я не считаю себя в опасности показаться смешным, если она желает выслушать то, что отныне мне осталось сказать ей. О прошлом не будет речи, я буду говорить с ней, как отец, не надеющийся убедить, но желающий тронуть. Совершенно бескорыстно относясь к своему собственному делу, раз мы фактически, нимало не нуждаясь ни в какой торжественной церемонии, расходимся, я чувствую еще в себе потребность предоставить ей если и не счастливую жизнь, что невозможно, то самую достойную ее. Она могла бы еще вкусить кое-какую внутреннюю радость, если бы захотела, пожертвовать своей фантазией и ее грозными последствиями будущности своих детей, своему собственному уважению, любви твоей семьи, неизменной преданности Павлы, уважению всех серьезных людей… Если она согласится выслушать меня, она снова найдет во мне того всегда снисходительного и никогда не докучающего друга, которого она хорошо знает, несмотря на свои привычные заблуждения. Если же она не согласится, то долг мой исполнен, и я удалюсь, если не успокоенный на ее счет, то, по меньшей мере, примиренный с самим собой».

Комическая доброта Мозервальда рассмешила меня, мрачная и насмешливая резкость Обернэ меня рассердила, а великодушная мягкость Вальведра подавила. Я почувствовал себя до того ничтожным перед ним, что мной овладел страх и стыд, и я не сразу дал прочесть его жене эту скромную и вместе с тем полную достоинства просьбу. Но я не имел права от этого отказываться, и послал ее ей с Бианкой, присоединившейся к нам в Париже.

Я не хотел быть свидетелем того впечатления, которое письмо это должно было произвести на Алиду. Я научился опасаться непредвиденности ее волнений и оберегать себя от их отзвуков на себе. За целую неделю пребывания наедине мы ухитрились, чудом самой напряженной воли, удержаться на диапазоне геройской доверчивости. Мы хотели верить один другому, мы хотели победить судьбу, быть сильнее самих себя, дать опровержение мрачным предсказаниям тех, кто так невыгодную судил о нас. Подобно двум раненым птичкам, мы жались друг к другу, чтобы скрыть сочившуюся кровь, по которой можно было выследить нас.

В эту минуту Алида поступила необыкновенно. Она пришла ко мне. Она улыбалась. Она была прекрасна, как ангел бури, поддерживающий и направляющий гибнущее судно.