Борис Виан - Сердцедёр

Он быстро спустился по трапу на землю, вынул из кармана спичечный коробок, выковырял из него спичку, присел и поджег конец промасленного фитиля, соединенного со спусковыми рельсами.

— Ну вот, скоро и думать забудете обо мне.

Жакмор и Анжель наблюдали, как голубоватое пламя быстро ползет по фитилю. Вдруг огонь ярко вспыхнул, понесся по шнуру, достиг дерева, и оно, потрескивая, стало чернеть. Анжель вернулся на яхту, свернул трап и бросил его подальше на берег.

— Как, вы не берете с собой трап? — спросил Жакмор, отрывая взор от пламени.

— В нем нет необходимости, — ответил Анжель. — Кстати, должен вам сознаться, терпеть не могу детей. Ну ладно, пока, старик.

— Пока, ублюдок, — сказал Жакмор.

Анжель улыбался, но его глаза влажно поблескивали. Позади Жакмора шипело и пыхтело пламя. Анжель спустился в рубку. Бешено заработали одиннадцать пар лопастей, и вода вскипела вокруг. Анжель появился на палубе и взялся за штурвал. Наконец судно, набрав скорость, стало стремительно удаляться от берега. Чем дальше оно уходило, тем сильнее корпус выступал над водой. Когда же была достигнута максимальная скорость, стало казаться, что легкая хрупкая яхта спокойно идет по воде, окруженная пенной каймой. Анжель в знак прощания поднял руку. Издалека он выглядел кукольным человечком. Жакмор махнул ему в ответ. Было шесть часов вечера. Теперь пламя полыхало вовсю; Жакмор, утирая лицо, отскочил в сторону. И хороший предлог нашелся вовремя. Густой черный дым, подсвеченный оранжевым, величественно колыхаясь, поднимался огромными кольцами, переваливал за вершину утеса и уходил почти прямиком в небо.

Жакмор вздрогнул. Только сейчас он заметил, что вот уже минут десять, не переставая, мяукает. В его мяве слышались и боль, будто кричал кот, которого сию минуту кастрировали. Он закрыл рот и стал неловко обуваться, а потом двинулся к утесу. У его подножия он в последний раз оглянулся на море. Еще теплые солнечные лучи высвечивали где-то далеко-далеко на морской глади крошечный предмет, двигавшийся по воде, словно морской клоп. Или плавунец. Или водомерка. В общем, как существо, идущее по воде в полном одиночестве с таким же одиноким Анжелем на спине.

Клементина сидела у окна и смотрела в пустоту. Перед ее глазами сад взбирался на утес и подставлял косым лучам солнца каждый свой волосок; последняя предсумеречная ласка. Она чувствовала сильную усталость и внимательно смотрела внутрь себя. Она потерялась сама в себе и вздрогнула, когда вдруг на дальней колокольне пробило четверть шестого. Она быстро вышла из комнаты. В саду их не было. Клементина, тревожась, спустилась по лестнице и решительно направилась в кухню. Беложо чуть приоткрыла дверь, и из прачечной доносились звуки стирки.

Дети придвинули стул к буфету. Ноэль держал его обеими руками, Ситроен стоял на нем и передавал Жоэлю по одному кусочки хлеба из хлебницы; кроме того, на сиденье, между ступнями Ситроена, примостилась банка варенья. Измазанные щеки близнецов красноречиво свидетельствовали о том, что трофей экспедиции был употреблен по назначению.

Услышав, как входит мать, они обернулись, Жоэль тут же расплакался, а за ним и Ноэль. Только Ситроен не издал ни звука. Он взял из хлебницы последний кусочек, откусил, уселся около банки с вареньем и, без всякой растерянности глядя в глаза Клементине, стал неторопливо жевать.

О боже, она опять пропустила время кормления. От этой мысли ей сделалось ужасно стыдно. И чувство это было гораздо гаже, чем когда она просто опаздывала. Само поведение Ситроена, его вызывающий вид как бы оправдывали реакцию братьев; ведь если бы он защищал только себя, у него, как и у них, возникло бы чувство вины; а раз это не так, то, значит, Ситроен действительно считает, что мать нарочно мучает всех троих.

От всех этих мыслей у Клементины стало так скверно на душе, что она сама чуть было не расплакалась. Но все-таки ей удалось усмирить свои растревоженные слезные железы, иначе кухня неминуемо превратилась бы в долину слез.

Она подошла к детям и взяла Ситроена на руки. Тот упрямо напрягся. Клементина с невероятной нежностью поцеловала его в испачканную щечку.

— Бедный мой малыш, — ласково сказала она. — Какая противная мама, все время забывает накормить вас полдником. Ну, идемте, по такому случаю все получат по полной чашке шоколада с молоком, — и опустила мальчика на пол.

Слезы близнецов тут же высохли, они заверещали от радости и бросились за ней. Прилепившись к ее ногам, они терлись мордочками о черные брюки, пока она шла к плите, чтобы снять с огня кастрюлю и наполнить ее молоком. Ситроен, с куском хлеба в руке, смотрел на нее в полном изумлении. Его нахмуренный лобик разгладился. На глазах блестели слезы, но он все-таки оставался в нерешительности. Тогда Клементина кокетливо улыбнулась ему. Он, словно голубой бельчонок, ответил ей робкой улыбкой.

— О, посмотришь, как ты теперь меня полюбишь, — еле слышно шептала она, — отныне тебе не в чем будет меня упрекнуть.

«Да, вот и все, они уже едят сами, и я больше им не нужна», — с горечью размышляла она. Может, они уже и кран могут сами открыть. Ну да ладно. Все еще переменится. Сколько любви ей предстоит в них вложить! Столько, что вся их жизнь, усердно вытканная ее заботами и услугами, не будет иметь никакого смысла без нее. Пока эти мысли проносились в ее голове, глаза бессмысленно блуждали, и вдруг взгляд натолкнулся на густой дым, поднимавшийся вдали, где-то за гаражом. Это горели рельсы, по которым яхту спускали в море. Клементина решила выйти посмотреть. Впрочем, можно было и не проверять, она и так знала, что это означает. Улетучивалось последнее препятствие, стоявшее перед ней. Гараж, охваченный пламенем, ревел и трещал. С крыши падали обугленные бревна. Рядом неподвижно стоял Жакмор и смотрел на пожарище. Клементина положила руку ему на плечо. Он вздрогнул но ничего не сказал.

— Анжель уплыл? — спросила она.

Он утвердительно кивнул.

— Когда догорит, вы тут вместе со служанкой все расчистите. Будет чудесная площадка для малышей. И можно, пожалуй, сделать им перекладину. То есть, я хочу сказать, вы должны сделать им перекладину. То-то повеселятся, прямо по-царски.

Он слегка удивился, но по ее виду понял, что сие обсуждению не подлежит.

— Да вы вполне справитесь, — убежденно сказала она. — Мой муж сделал бы запросто. У него были золотые руки. Надеюсь, и дети вырастут такими же.

— Вот уже четыре года и несколько дней, как я здесь, — сказал себе Жакмор.

Борода его удлинилась.