Борис Виан - Сердцедёр

Шел мелкий, губительный для здоровья дождь, и все кашляли. В полузатопленном саду можно было увязнуть. Море почти исчезло, став таким же серым, как и небо, а в бухте струи дождя упруго сгибались под напором ветра.

До чего же скучно, когда на улице дождь. Заняться нечем, приходится играть в комнатах. Ноэль, Жоэль и Ситроен играли в детской. Кто лучше пустит слюни. Ситроен, встав на четвереньки, полз вдоль бордюра по ковру, останавливаясь у каждого красного пятна. Опустив голову, он выпускал длинную струйку. Ноэль и Жоэль ползли за ним, пытаясь попасть точно в то же место.

Нелегкое дело. А дождь все шел. На кухне Клементина готовила пюре на молоке. Она располнела. И перестала пользоваться косметикой. Теперь она занималась детьми. Закончив с пюре, Клементина направилась на свой пост, к детям. Приоткрыв дверь в детскую, она услышала, как Беложо их за что-то отчитывает.

— Ах вы пачкуны, ах вы грязнули.

— За окном дождь, — заметил Ситроен. Он только что весьма удачно выпустил непрерывную струйку.

— За окном дождь, — повторил Жоэль.

— Дождь, — еще лаконичнее выразился Ноэль. Правда, он в этот момент старался переплюнуть Ситроена.

— А убирать за вами кто будет?

— Ты, — сказал Ситроен.

Тут вошла Клементина, слышавшая конец разговора.

— Разумеется вы, — сказала она. — Вы здесь для того и поставлены. Что еще им делать, как не развлекаться, бедным крошкам. По-вашему, хорошая погода?

— Уж это ни в какие ворота не лезет, — сказала Беложо.

— Ну ладно, довольно, можете идти гладить, я займусь ими сама.

Служанка вышла.

— Плюйте, киски мои, плюйте, коли вам нравится, — сказала Клементина.

— Больше не хочется, — ответил Ситроен. Он встал.

— Пошли, — сказал он братьям, — будем играть в поезд.

— А поцеловать свою мамочку?

— Нет, — сказал Ситроен.

— Нет, — сказал Жоэль.

Ноэль промолчал. Это была единственная возможность обойтись без лишних слов.

— Что же, вы больше не любите свою мамочку? — спросила Клементина, вставая на колени.

— Любим, любим, — сказал Ситроен, — но ты разве не видишь, мы в поезд играем. Садись в поезд.

— Уже иду! Эй, по вагонам!

— Кричи, ты будешь свистком, а я машинистом.

— И я тоже, — сказал Жоэль и стал пыхтеть: — Чух, чух, чух...

— И я... — начал Ноэль. И тут же смолк.

— Ах вы мои птенчики, — сказала Клементина и бросилась их целовать.

— Кричи, уже подъезжаем, — сказал Ситроен.

Наконец, Жоэль замедлил ход.

— Ну что же, — сказала совершенно охрипшая Клементина, — этот поезд идет замечательно. А теперь — кушать пюре.

— Нет, — сказал Ситроен.

— Нет, — сказал Жоэль.

— За мое здоровье, — сказала Клементина.

— Нет, — сказал Ситроен.

— Нет, — сказал Жоэль.

— Тогда я стану плакать, — сказала Клементина.

— Ты не умеешь, — с презрением сказал Ноэль, возмущенный самоуверенностью матери настолько, что изменил на этот раз своему обычному лаконизму.

— Как это не умею? — изумилась Клементина.

Она разрыдалась, но Ситроен тут же прервал ее.

— Нет, не так. У тебя получается у-у-у, а у нас а-а-а.

— Пожалуйста. А, а, аааа!

— Все равно, не так, вот слушай.

В конце концов, полностью войдя в роль, Ноэль выдавил настоящую слезу. Жоэль, захваченный игрой, тоже заплакал. Ситроен вообще никогда не плакал. Но грустно ему было, и даже очень. А может, и чересчур.

Клементина забеспокоилась.

— Да вы по-настоящему плачете! Ситроен! Ноэль! Жоэль! Птенчики мои, да прекратите в самом деле! Крошки мои, дорогие мои, ну пожалуйста! Не плачьте! Что такое случилось?

— Ты плохая! — жалобно ревел Ноэль.

— Злая! — злобно визжал Ситроен.

— А-а-а! — взвыл Ноэль с новой силой.

— Мои маленькие, ну хватит, успокойтесь. Это же понарошку, в шутку. Боже, я с ума сойду от вас.

— Я не хочу пюре, — сказал Ситроен и снова заорал.

— Пюре неть, — сказал Жоэль.

— Неть, — сказал Ноэль.

От волнения Ноэль и Жоэль всегда переходили на детский лепет.

Клементина, совсем растерявшись, обнимала и целовала их:

— Милые мои малыши, ну хорошо, мы потом съедим пюре, не сейчас.

И все, как по волшебству, смолкло.

— Давай играть в корабль, — сказал Ситроен Жоэлю.

— О, это здорово, в корабль, — ответил Жоэль.

— В корабль, — заключил Ноэль, и дети отошли от Клементины.

— Уходи, — сказал Ситроен, — мы будем играть.

— Ладно, играйте, — сказала Клементина. — А я вам не помешаю, если буду вязать?

— В соседней комнате, — сказал Ситроен.

— Иди в соседнюю, — сказал Жоэль. — Ту-ту, кораболь!

Клементина вздохнула и скрепя сердце вышла. Как бы ей хотелось, чтобы они были еще совсем маленькими, прелестными малышами. Какими они были в тот день, когда она впервые приложила их к груди. Она опустила голову; воспоминания нахлынули на нее.

Пронзительно закричала птица. «Ах ты черт. Перебила меня. А прелестное получилось начало. Отныне я буду говорить о себе только в третьем лице. Это вдохновляет». И он все шел и шел. Живая изгородь по обе стороны дороги зимой принарядилась гааг’чонками гааг (то есть детками гааги, ну, как у англичан gentelman’s gentelman это ребенок джентльмена); эти маленькие гааги облепили боярышник изгороди, и, когда они клювами почесывали себе пузико, получался искусственный снег. В кюветах дороги, зеленых и полных воды и лягушек, наступило блаженство, ведь ноябриюльская засуха еще не скоро.

«Я готов, — продолжал размышлять Жакмор, — эта деревушка уделала меня. Кем я был, когда приехал? Вдохновенным молодым психиатром; а теперь я кто? Психиатр без всякого запала. Разница, что и говорить, существенная. И все из-за этой гнилой деревеньки. Из-за этой мерзкой чертовой дыры. Вспомнить хотя бы мою первую распродажу стариков. А теперь мне абсолютно плевать на эту ярмарку, я нехотя бью подмастерьев и уже нахамил Ля Глоиру, потому что, не поступи я так, мне же потом будет хуже. Ну все, хватит. Я сейчас же энергично возьмусь за работу». Так он себе и говорил, Жакмор. «И подумать только, какие вещи могут происходить в человеческом мозгу, это же уму непостижимо, поневоле призадумаешься».

Дорога вздыхала под ногами Жакмора. И охала. И постанывала, тихонько пришепетывая. В небе каркали красавцы вороны, но их не было слышно, потому что ветер дул в другую сторону. «Странно все-таки, — вдруг подумал Жакмор, — а почему здесь не ловят рыбу? И море близко, и полно крабов, и ракушек-блюдечек, и съедобных ракушек? Почему? Почему? Почему? Почему? Как почему, ведь поблизости нет рыболовецкого порта». Он страшно обрадовался, найдя ответ, и гордо улыбнулся сам себе. Над изгородью свесилась голова крупной коричневой коровы. Жакмор пошел, чтобы поздороваться; но она смотрела в другую сторону, и он ее окликнул. Подойдя совсем близко, он увидел, что это не корова вовсе, а ее голова, насаженная на острую рогатину; вероятно, наказали беднягу. И дощечка с надписью была, только упала в лужу.