Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 21. Анж Питу 1995.

— Ваше величество, избавьте короля и себя от этой ненависти, что разгорается в отдалении; от всего этого бахвальства, что при случае обращается в храбрость; от всей этой неразберихи во время сражения, исход которого неизвестен, — сказал доктор, — ваша мягкость способна ослабить опасность, а ваши решительные действия могут лишь усугубить ее. Толпа хочет прийти к королю, опередим ее: пусть король придет к толпе; пусть он, окруженный нынче своей армией, докажет завтра, что обладает отвагой и политическим умом. Эти двадцать тысяч человек, о которых мы говорим, могут победить короля; позвольте же королю в одиночку победить эти двадцать тысяч человек, ибо эти двадцать тысяч человек, ваше величество, и есть народ.

Король не удержался и одобрительно посмотрел на Жильбера, но Мария Антуанетта перехватила его взгляд.

— Несчастный! — сказала она Жильберу. — Вы что же, не понимаете, что значит присутствие короля в Париже на тех условиях, о каких вы говорите?

— Что оно значит?

— Оно значит — я одобряю; оно значит — вы правильно сделали, что перебили мою швейцарскую гвардию; оно значит — вы правильно сделали, что уничтожили моих офицеров, что предали огню и мечу мою прекрасную столицу; наконец, вы правильно поступили, что свергли меня с трона! Спасибо, господа, спасибо!

И презрительная усмешка мелькнула на губах Марии Антуанетты.

— Нет, ваше величество, — сказал Жильбер. — Вы ошибаетесь.

— Сударь!..

— Оно будет означать: народ страдал не совсем безвинно. Я пришел, чтобы простить; я — владыка и король; я стою во главе французской революции, как некогда Генрих Третий встал во главе Лиги. Ваши генералы — мои офицеры; ваши солдаты национальной гвардии — мои солдаты; ваши должностные лица — мои чиновники. Вместо того чтобы нападать на меня, следуйте за мной, если можете. Величие моего шага еще раз докажет, что я король Франции, преемник Карла Великого.

— Он прав, — печально сказал король.

— О, ваше величество, помилуйте! — вскричала королева. — Не слушайте этого человека, этот человек — ваш враг!

— Государыня, — сказал Жильбер, — его величество сам вам скажет, что он думает о моих словах.

— Я думаю, сударь, — заметил король, — что пока вы единственный, кто осмелился сказать мне правду.

— Правду! — воскликнула королева. — Что вы такое говорите, Боже правый!

— Да, государыня, — сказал Жильбер, — и поверьте, правда сегодня — единственный светоч, который может помешать трону и королевству низвергнуться в пропасть.

При этих словах Жильбер низко поклонился Марии Антуанетте.

Казалось, королева впервые была глубоко тронута. Но чем? Доводами доктора или его смирением?

Король с решительным видом встал. Он думал о том, как осуществить этот план.

Однако он не имел обыкновения что-либо предпринимать, не посоветовавшись с королевой, поэтому спросил:

— Сударыня, вы одобряете?

— Приходится, сударь, — отвечала Мария Антуанетта.

— Я не требую от вас самоотречения, сударыня, — нетерпеливо заметил король.

— Тогда чего же вы требуете?

— Я требую от вас убежденности, которая укрепила бы меня в моем решении.

— Вы требуете от меня убежденности?

— Да.

— О, если дело только за этим, то я убеждена.

— В чем?

— Что близится время, когда положение монарха станет самым безрадостным и самым унизительным положением, какое только существует на свете.

— О, вы преувеличиваете, — сказал король. — Безрадостным — допускаю, но уж никак не унизительным.

— Сударь, короли, ваши предки, оставили вам невеселое наследство, — печально сказала Мария Антуанетта.

— Да, — согласился Людовик XVI, — наследство, которое вы имеете несчастье разделить со мной, сударыня.

— Позвольте, государь, — быстро возразил Жильбер, в глубине души очень жалевший королевскую чету, — я полагаю, что вашему величеству не суждено увидеть такое страшное будущее, как вы себе представляете. Деспотическая монархия закончилась, начинается конституционная власть.

— Ну, сударь, — сказал король, — разве я такой человек, какой нужен для того, чтобы основать подобную власть во Франции?

— Почему бы и нет, ваше величество? — возразила королева, несколько ободренная словами Жильбера.

— Сударыня, — снова заговорил король, — я человек ученый и здравомыслящий. Вместо того чтобы стараться видеть все в розовой дымке, я вижу ясно и знаю доподлинно все, что мне нужно знать, чтобы управлять этой страной. Как только меня лишают неограниченной власти, как только я превращаюсь в заурядного человека, беззащитного перед лицом мира, я теряю всякую видимость силы, которая единственно и была необходима правительству Франции, поскольку, по правде говоря, Людовик Тринадцатый, Людовик Четырнадцатый и Людовик Пятнадцатый прекрасно держались благодаря этой видимости силы. Кто нужен сегодня французам? Господин. Я чувствую себя способным только на то, чтобы быть отцом. Что нужно революционерам? Меч. Я не чувствую в себе силы нанести удар.

— Вы не чувствуете в себе силы нанести удар! — вскричала королева. — Нанести удар людям, отбирающим имущество у ваших детей, людям, желающим обломать одно за другим все зубцы на короне Франции — короне, венчающей ваше чело?

— Что мне ответить? — спокойно спросил Людовик XVI. — Сказать "нет"? Снова поднимется буря из тех, что портят мне жизнь. Вы-то умеете ненавидеть. Тем лучше для вас. Вы даже умеете быть несправедливой, я вас за это не корю: это огромное достоинство для властителей.

— Не считаете ли вы, кстати, что я несправедлива по отношению к революции?

— Еще бы! Конечно, считаю.

— Вы не говорите "Конечно", ваше величество; вы говорите "Конечно, считаю"!

— Если бы вы были простой горожанкой, дорогая Антуанетта, вы рассуждали бы иначе.

— Но я же не простая горожанка.

— Вот почему я вас прощаю, но это не значит, что я с вами согласен. Нет, сударыня, нет, смиритесь, мы взошли на французский трон в бурное время; нам нужны силы, чтобы тащить эту оснащенную косами колесницу, именуемую революцией, но сил нам не хватает.

— Тем хуже! — воскликнула Мария Антуанетта. — Ибо эта колесница проедет по нашим детям.

— Увы, я знаю, но в конце концов, не мы будем ее подталкивать.

— Мы заставим ее двинуться вспять, ваше величество.

— Берегитесь, ваше величество, — произнес Жильбер с глубоким волнением, — двинувшись вспять, она раздавит вас.

— Сударь, — сказала королева, теряя терпение, — я смотрю, откровенность ваших советов заходит слишком далеко.

— Я буду молчать, ваше величество.

— Ах, Боже мой, дайте же ему договорить, — не выдержал король. — Если он не прочел то, что он вам тут сообщает, в двадцати газетах, которые уже неделю трубят об этом, то только потому, что не хотел. Будьте признательны ему уже за то, что он высказал вам правду без укора.