Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 21. Анж Питу 1995.

— Государь, я вовсе не собираюсь вам мешать, однако…

— Подумайте, — сказал король, постепенно воодушевляясь и храбрясь, — подумайте, ведь известие о том, что я еду в Париж, уже, должно быть, дошло до парижан, они приготовились к встрече, они ждут меня, и если добрые чувства, что, по слухам, вызвал мой предстоящий приезд, сменятся гибельной враждебностью… Подумайте, наконец…

— Но, государь, я не спорю с вами, я покорилась еще вчера и не отступаюсь от своих слов сегодня.

— Тогда, сударыня, зачем эти околичности?

— Я говорю без всяких околичностей.

— Простите, но тогда к чему эти вопросы о моем платье, о моих планах?

— О платье я в самом деле говорила, — отвечала королева, силясь улыбнуться, но улыбка ее постепенно гасла, становилась все более печальной.

— Чем же вам не нравится мое платье?

— Я хотела бы, сударь, видеть вас без кафтана.

— Он не идет мне? Этот лиловый шелковый кафтан? Но парижане привыкли меня в нем видеть; им нравился на мне этот цвет, с которым к тому же хорошо сочетается голубая орденская лента. Вы и сами не раз говорили мне об этом.

— Я ничего не имею против цвета вашего кафтана, государь.

— Тогда в чем дело?

— В подкладке.

— Право, ваша улыбка так загадочна… подкладка… что за шутки!..

— Увы, я уже не шучу.

— Так! Теперь вы щупаете мой камзол, он вам тоже не по душе? Белая тафта с серебром, вы мне сами вышивали кайму, это один из моих любимых камзолов.

— Против камзола я также ничего не имею.

— Какая вы странная! Что же вас смущает: жабо, вышитая батистовая рубашка? Разве я не должен был одеться как можно тщательнее перед отъездом в свой славный город Париж?

Мария Антуанетта горько улыбнулась; нижняя губа Австриячки, предмет стольких насмешек, надменно выпятилась, словно наполнившись всеми ядами гнева и ненависти.

— Нет, государь, — сказала она, — я не корю вас за ваш красивый наряд, я говорю лишь о подкладке, о подкладке — и только!

— Подкладке моей вышитой рубашки? Да объяснитесь же наконец?

— Ну что ж! Слушайте! Король, которого ненавидят, король, который становится помехой, готов броситься в самую гущу семисот тысяч парижан, упоенных победами и своей революцией; поэтому королю, хотя он и не средневековый рыцарь, не повредили бы добрые железные латы и шлем с забралом из доброй миланской стали; он должен быть неуязвим для пуль, стрел, камней, ножей.

— В сущности, вы правы, — задумчиво сказал Людовик XVI, — но, милая моя, я не Карл Восьмой, не Франциск Первый и даже не Генрих Четвертый; нынешняя монархия беззащитна под покровом бархата и шелка, я пойду словно бы нагишом в моем шелковом кафтане, более того, на мне будет настоящая мишень, вот здесь, прямо на сердце, — мои ордена.

Королева издала приглушенный стон.

— Государь, — сказала она, — поговорим серьезно. Вы увидите, увидите, что вашей жене не до шуток.

Она сделала знак г-же Кампан, оставшейся в глубине комнаты, и та достала из ящика шифоньера какой-то продолговатый, широкий и плоский предмет в шелковом чехле.

— Государь, — продолжала королева, — сердце короля принадлежит прежде всего Франции, это верно, но я свято верю, что оно принадлежит также его жене и детям. Я не хочу подставлять это сердце вражеским пулям. Я приняла свои меры, чтобы уберечь от опасности моего мужа, моего короля, отца моих детей.

С этими словами она вынула из шелкового чехла кольчугу из маленьких стальных колечек, сплетенных с таким чудесным искусством, что гибкая и упругая кольчуга казалась сшитой из арабского муара.

— Что это? — спросил король.

— Поглядите, государь.

— По-моему, кольчуга.

— Вот именно, государь.

— Кольчуга, доходящая до самой шеи.

— С маленьким воротничком, предназначенным, как видите, для того, чтобы прятаться под воротником камзола или под галстуком.

Король взял кольчугу в руки и стал с любопытством разглядывать ее.

Королева обрадовалась этому благосклонному вниманию.

Ей казалось, король любовно считает каждое колечко в этой чудесной сети, струящейся в его руках с податливостью шерстяного трико.

— Какая великолепная сталь! — восхитился он.

— Не правда ли, государь?

— И дивная работа!

— Не правда ли?

— Действительно, я даже не знаю, как вам удалось раздобыть такое чудо!

— Я купила ее вчера вечером у одного человека; он давно предлагал мне ее на случай военного похода.

— Чудесно, чудесно! — повторял король, любуясь кольчугой с видом знатока.

— Она вполне сойдет за жилет от вашего портного, государь.

— Вы полагаете?

— Примерьте.

Король не сказал ни слова; он сам снял свой лиловый кафтан.

Королева трепетала от радости; она помогла Людовику XVI снять ордена, а г-жа Кампан — камзол и рубашку.

Тем временем король сам отстегнул шпагу. Тот, кто посмотрел бы в это мгновение на королеву, увидел бы, как лицо ее засветилось торжеством. Это было высшее блаженство.

Король позволил снять с себя галстук, и нежные руки королевы надели ему на шею стальной воротник. Затем Мария Антуанетта собственными руками застегнула кольчугу.

Она прекрасно облегала тело, прикрывая проймы, и была на подкладке из тонкой кожи, чтобы сталь не терлась о тело.

Кольчуга была длиннее кирасы и хорошо защищала тело. Под рубашкой и камзолом она была совершенно незаметна. Она не делала короля ни на пол-линии толще и нимало не стесняла движений.

— Она не слишком тяжела?

— Нет.

— Ну поглядите, государь, что за чудо? — говорила королева, хлопая в ладоши. — Не правда ли? — обратилась она к г-же Кампан, которая застегивала последние пуговицы у короля на манжетах.

Госпожа Кампан радовалась так же простодушно, как и королева.

— Я спасла моего короля! — воскликнула Мария Антуанетта. — Попробуйте, положите-ка на стол эту невидимую кольчугу, попытайтесь разрезать ее ножом, пробить пулей, попытайтесь, попытайтесь!

— Гм! — промычал король с сомнением.

— Попытайтесь! — повторила она с воодушевлением.

— Охотно сделаю это из любопытства, — сказал король.

— Можете не трудиться, это бесполезно, государь.

— Как, вы не хотите, чтобы я доказал вам превосходное качество вашего чуда?

— Вот они, мужчины! Вы думаете, я поверила бы чужим равнодушным свидетельствам, когда речь идет о жизни моего супруга, о спасении Франции?

— Мне кажется, однако, именно так вы и поступили, Антуанетта: поверили продавцу на слово.

Она с очаровательным упрямством покачала головой.

— Спросите у милейшей Кампан, чем мы с ней занимались сегодня утром.

— Чем же, Боже мой? — спросил заинтригованный король.

— Впрочем, что я говорю, не утром, а ночью. Мы, как две сумасшедшие, отослали всю прислугу и заперлись в ее спальне, которая находится в дальней части дворца на отшибе, рядом с комнатами пажей, вчера вечером перебравшихся в Рамбуйе. Мы убедились, что никто нас не потревожит, прежде чем мы осуществим наш замысел.