Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты

Вы увидите здесь множество почтенных людей, которые пришли сюда за развлечениями и оплачивают их так же, как одни платят за интересный спектакль или за лакомство, а другие, купив по дешевке где-нибудь в мансарде продажные ласки, расплачиваются за них потом целых три месяца жгучими сожалениями. Do you understand all the force and frenzy in a soul which impatiently waits for the opening of a gambling hell? Но поймете ли вы, до какой степени одержим азартом человек, нетерпеливо ожидающий открытия притона? Between the daylight gambler and the player at night there is the same difference that lies between a careless husband and the lover swooning under his lady's window. Между игроком вечерним и утренним такая же разница, как между беспечным супругом и любовником, томящимся под окном своей красавицы. Only with morning comes the real throb of the passion and the craving in its stark horror. Только утром вы встретите в игорном доме трепетную страсть и нужду во всей ее страшной наготе. Then you can admire the real gambler, who has neither eaten, slept, thought, nor lived, he has so smarted under the scourge of his martingale, so suffered on the rack of his desire for a coup of trente-et-quarante. Вот когда вы можете полюбоваться на настоящего игрока, на игрока, который не ел, не спал, не жил, не думал, - так жестоко истерзан он бичом неудач, уносивших постоянно удваиваемые его ставки, так он исстрадался, измученный зудом нетерпения: когда же, наконец, выпадет "трант э карант" ? At that accursed hour you encounter eyes whose calmness terrifies you, faces that fascinate, glances that seem as if they had power to turn the cards over and consume them. В этот проклятый час вы заметите глаза, спокойствие которых пугает, заметите лица, которые вас ужасают, взгляды, которые как будто приподнимают карты и пожирают их. The grandest hours of a gambling saloon are not the opening ones. Итак, игорные дома прекрасны только при начале игры. If Spain has bull-fights, and Rome once had her gladiators, Paris waxes proud of her Palais-Royal, where the inevitable roulettes cause blood to flow in streams, and the public can have the pleasure of watching without fear of their feet slipping in it. В Испании есть бой быков. В Риме были гладиаторы, а Париж гордится своим Пале-Руаялем, где раззадоривающая рулетка дает вам насладиться захватывающей картиной, в которой кровь течет потоками и не грозит, однако, замочить ноги зрителей, сидящих а партере. Take a quiet peep at the arena. Постарайтесь бросить беглый взгляд на эту арену, войдите!.. How bare it looks! Что за убожество! The paper on the walls is greasy to the height of your head, there is nothing to bring one reviving thought. На стенах, оклеенных обоями, засаленными в рост человека, нет ничего, что могло бы освежить душу.

There is not so much as a nail for the convenience of suicides.	Нет даже гвоздя, который облегчил бы самоубийство.
The floor is worn and dirty.	Паркет обшаркан, запачкан.
An oblong table stands in the middle of the room, the tablecloth is worn by the friction of gold, but the straw-bottomed chairs about it indicate an odd indifference to luxury in the men who will lose their lives here in the quest of the fortune that is to put luxury within their reach.	Середину зала занимает овальный стол. Он покрыт сукном, истертым золотыми монетами, а вокруг тесно стоят стулья - самые простые стулья с плетеными соломенными сиденьями, и это ясно изобличает странное безразличие к роскоши у людей, которые приходят сюда на свою погибель, ради богатства и роскоши.
This contradiction in humanity is seen wherever the soul reacts powerfully upon itself.	Подобные противоречия обнаруживаются в человеке всякий раз, когда в душе с силой борются страсти.
The gallant would clothe his mistress in silks, would deck her out in soft Eastern fabrics, though he and she must lie on a truckle-bed.	Влюбленный хочет нарядить свою возлюбленную в шелка, облечь ее в мягкие ткани Востока, а чаще всего обладает ею на убогой постели.
The ambitious dreamer sees himself at the summit of power, while he slavishly prostrates himself in the mire.	Честолюбец, мечтая о высшей власти, пресмыкается в грязи раболепства.
The tradesman stagnates in his damp, unhealthy shop, while he builds a great mansion for his son to inherit prematurely, only to be ejected from it by law proceedings at his own brother's instance.	Торговец дышит сырым, нездоровым воздухом в своей лавчонке, чтобы воздвигнуть обширный особняк, откуда его сын, наследник скороспелого богатства, будет изгнан, проиграв тяжбу против родного брата.
After all, is there a less pleasing thing in the world than a house of pleasure?	Да, наконец, существует ли что-нибудь менее приятное, чем дом наслаждений?
Singular question!	Страшное дело!
Man is always at strife with himself. His present woes give the lie to his hopes; yet he looks to a future which is not his, to indemnify him for these present sufferings; setting upon all his actions the seal of inconsequence and of the weakness of his nature.	Вечно борясь с самим собой, теряя надежды перед лицом нагрянувших бед и спасаясь от бед надеждами на будущее, человек во всех своих поступках проявляет свойственные ему непоследовательность и слабость.
We have nothing here below in full measure but misfortune.	Здесь, на земле, ничто не осуществляется полностью, кроме несчастья.
There were several gamblers in the room already when the young man entered.	Когда молодой человек вошел в залу, там было уже несколько игроков.
Three bald-headed seniors were lounging round the green table. Imperturbable as diplomatists, those plaster-cast faces of theirs betokened blunted sensibilities, and hearts which had long forgotten how to throb, even when a woman's dowry was the stake.	Три плешивых старика, развалясь, сидели вокруг зеленого поля; их лица, похожие на гипсовые маски, бесстрастные, как у дипломатов, изобличали души пресыщенные, сердца, давно уже разучившиеся трепетать даже в том случае, если ставится на карту неприкосновенное имение жены.
A young Italian, olive-hued and dark-haired, sat at one end, with his elbows on the table, seeming to listen to the presentiments of luck that dictate a gambler's	Молодой черноволосый итальянец, с оливковым цветом лица, спокойно облокотился на край стола и, казалось, прислушивался к тем тайным предчувствиям, которые кричат игроку роковые слова:

"Yes" or	"Да!
"No." The glow of fire and gold was on that southern face.	- Нет! " От этого южного лица веяло золотом и огнем.
Some seven or eight onlookers stood by way of an audience, awaiting a drama composed of the strokes of chance, the faces of the actors, the circulation of coin, and the motion of the croupier's rake, much as a silent, motionless crowd watches the headsman in the Place de Greve.	Семь или восемь зрителей стояли, выстроившись в ряд, как на галерке, и ожидали представления, которое им сулила прихоть судьбы, лица актеров, передвижение денег и лопаточек. Эти праздные люди были молчаливы, неподвижны, внимательны, как толпа, собравшаяся на Г ревской площади, когда палач отрубает кому-нибудь голову.
A tall, thin man, in a threadbare coat, held a card in one hand, and a pin in the other, to mark the numbers of Red or Black.	Высокий худой господин в потертом фраке держал в одной руке записную книжку, а в другой - булавку, намереваясь отмечать, сколько раз выпадет красное и черное.
He seemed a modern Tantalus, with all the pleasures of his epoch at his lips, a hoardless miser drawing in imaginary gains, a sane species of lunatic who consoles himself in his misery by chimerical dreams, a man who touches peril and vice as a young priest handles the unconsecrated wafer in the white mass.	То был один из современных Танталов, живущих в стороне от наслаждений своего века, один из скупцов, играющих на воображаемую ставку, нечто вроде рассудительного сумасшедшего, который в дни бедствий тешит себя несбыточной мечтою, который обращается с пороком и опасностью так же, как молодые священники - с причастием, когда служат раннюю обедню.
One or two experts at the game, shrewd speculators, had placed themselves opposite the bank, like old convicts who have lost all fear of the hulks; they meant to try two or three coups, and then to depart at once with the expected gains, on which they lived.	Напротив игрока поместились пройдохи, изучившие все шансы игры, похожие на бывалых каторжников, которых не испугаешь галерами, явившиеся сюда, чтобы рискнуть тремя ставками и в случае выигрыша, составлявшего единственную статью их дохода, сейчас же уйти.
Two elderly waiters dawdled about with their arms folded, looking from time to time into the garden from the windows, as if to show their insignificant faces as a sign to passers-by.	Два старых лакея равнодушно ходили взад и вперед, скрестив руки, и по временам поглядывали из окон в сад, точно для того, чтобы вместо вывески показать прохожим плоские свои лица.
The croupier and banker threw a ghastly and withering glance at the punters, and cried, in a sharp voice,	Кассир и банкомет только что бросили на понтеров тусклый, убийственный взгляд и сдавленным голосом произнесли:
"Make your game!" as the young man came in.	"Ставьте! ", когда молодой человек отворил дверь.
The silence seemed to grow deeper as all heads turned curiously towards the new arrival.	Молчание стало словно еще глубже, головы с любопытством повернулись к новому посетителю.
Who would have thought it?	Неслыханное дело!
The jaded elders, the fossilized waiters, the onlookers, the fanatical Italian himself, felt an indefinable dread at sight of the stranger.	При появлении незнакомца отупевшие старики, окаменелые лакеи, зрители, даже фанатик-итальянец - решительно все испытали какое-то ужасное чувство.

Читать дальше